Девушка из Дании

– Иногда с этим бывают трудности, – сказал Эйнар. Он вспомнил тошноту, преследовавшую его весь прошлый год: он просыпался в залитой солнцем комнате с таким ощущением, будто доктор Хекслер делал ему рентген только вчера. Эйнару вспомнилось и ведро с погнутой ручкой, которое он теперь держал подле кровати и которое Грета опустошала по утрам, причем не позволяла себе ни упреков, ни проявлений жалости, а лишь ласково клала на лоб мужа длинную ладонь.

Стены в смотровой до половины были выложены зеленой плиткой, и в зеркале над рукомойником Эйнар увидел, что его лицо тоже приобрело зеленоватый оттенок. Внезапно ему в голову пришла мысль: должно быть, он самый больной человек в женской консультации Дрездена, поскольку здешние пациентки в основном не страдают от недугов, а скорее испытывают последствия одной-единственной ночи с симпатичным мужчиной, которого больше никогда не увидят.

– Расскажите о своих картинах, – сказал Больк.

– В последнее время я мало пишу.

– И в чем же причина?

– В Лили, – отважился Эйнар. Малышка Лили еще не упоминалась в разговоре, и он гадал, что именно профессору о ней известно, слыхал ли Больк о миловидной девушке с шеей-стебельком, той, что пытается выбраться из высохшей, больной оболочки Эйнара.

– Жена говорила вам о моих планах насчет вас?

Ни кафель на стенах, ни резкий верхний свет не отбрасывали на лицо профессора оливковую тень, его кожа имела свежий оттенок сдобного теста. Выходит, позеленел только Эйнар? Кончиками пальцев он дотронулся до скул: лицо вспотело.

– Она рассказывала, что я намерен предпринять?

Эйнар кивнул.

– Она сказала, что вы сделаете из меня Лили, раз и навсегда. – Но это были не все ее слова. Еще Грета сказала: «Это то, что нужно, Эйнар. Наш единственный шанс».

– Поужинаете сегодня со мной в «Бельведере»? – предложил профессор. – Знаете, где это? На другом берегу Эльбы, у Брюльской террасы.

– Да, знаю.

Профессор положил руку, ладонь которой оказалась на удивление влажной, на плечо Эйнара и промолвил:

– Эйнар, послушайте меня, пожалуйста. Я вас понимаю. Я понимаю, чего вы хотите.

Они встретились за ужином в «Бельведере». Зал ресторана был отделан в белом и золотом цветах; снаружи, со стороны колоннады, вечерний туман превращался в густую синеву, окутывающую Эльбу и далекие шпили Лошвица. У каждой стойки официанта стояла кадка с пальмой. Оркестр на эстраде играл увертюры Вагнера.

Официант во фраке принес шампанское в серебряном ведерке со льдом.

– Мы не празднуем, – уточнил профессор, когда официант вытащил из бутылки грибовидную корковую пробку. Над той частью зала, где они сидели, разнеслось отчетливое хлоп! – и дамы за соседними столиками повернули в их сторону шеи, спрятанные в зимний бархат.

– А возможно, стоило бы, – заметил Эйнар, и его голос слился с негромким звяканьем плоских ножей для рыбы, поданных официантом. Эйнар подумал о Лили, которую хотел отправить в ресторан вместо себя.

Вооружившись ножом, профессор Больк разделал форель на своей тарелке. Эйнар оглядел лезвие, подцепил тонкую рыбную кожицу и обнажил розовую мякоть.

– Признаться, когда я впервые встретил кого-то вроде вас, то слегка растерялся, – сказал Больк. – Поначалу я думал, что с этим ничего нельзя поделать.

Эйнар чуть не ахнул от изумления.

– Вы встречали таких, как я?

– Грета не рассказывала вам о моем опыте лечения другого мужчины, – профессор вытянул шею над тарелкой, – в такой же ситуации, как ваша?

– Нет, – покачал головой Эйнар, – ничего такого она мне не говорила.

– Был один человек, которому я хотел помочь, – сказал профессор Больк, – но он сбежал как раз перед тем, когда я был готов приступить к делу. Испугался пройти всё до конца. И я его понимаю.

Эйнар откинулся на спинку стула и задумался: что значит пройти всё до конца? Профессор, очевидно, полагал, что Эйнару известно больше, нежели тот знал в действительности. Больк принялся рассказывать о предыдущем пациенте. Этот мужчина до такой степени верил, что является женщиной, что называл себя Зиглиндой Танненхаус, даже когда был одет в мужское платье. Он служил кондуктором поезда, курсировавшего между Вёльфнитцем и Клотцше, и настаивал, чтобы к нему обращались «фройляйн». Никто из пассажиров не мог уразуметь, что он имеет в виду, и все они лишь непонимающе смотрели на мужчину в синей униформе и черном галстуке.

– Утром того дня, когда ему была назначена первая операция, он исчез, – поведал профессор Больк. – Выскользнул из палаты, прошмыгнул мимо фрау Кребс и был таков. В конце концов он вернулся к работе кондуктора, только теперь носил женский вариант формы, темно-синюю юбку с холщовым ремнем.

Официант вернулся, чтобы наполнить бокалы. Эйнар догадывался, чтὀ обещает ему профессор. На изогнутом кончике рыбного ножа играли блики пламени от свечей в канделябре, стоявшем на столике позади. Это будет что-то вроде замены, полагал Эйнар. Дряблую плоть, болтающуюся у него между ног, профессор поменяет на что-то другое.

Снаружи Эльба несла свои темные воды. Под мостом Августа[97] прошел колесный пароход, освещенный яркими огнями.