Девушка из Дании

Выставка была первой причиной, мешавшей немедленно отправиться в Дрезден. Второй причиной стал Карлайл, который подумывал остаться в Париже на Рождество. Насколько Грета знала, с братом ее объединяло как минимум одно качество: решительность в доведении любого дела до конца. У Греты не было ни одного незаконченного портрета. Право же – теперь даже она это признавала, – многие ее работы, особенно ранние, написанные в Дании, никуда не годились. О, если бы только она могла под покровом ночи вернуться в Копенгаген и убрать со стен всех этих кабинетов на Вестерброгаде[75] и Нёрре Фаримагсгаде[76] дрянные официальные портреты, намалеванные ею в юности, когда она еще сама не понимала, чего хочет или может достичь! Грета вспомнила ужасный портрет герра Глюкштадта, инвестора, вкладывавшего средства в Восточно-Азиатскую компанию[77] и Свободный порт Копенгагена: рисуя шапку волос, она использовала серебряную краску, а его правая рука, сжимавшая ручку, выглядела как какой-то обрубок, колода телесного цвета со смазанными контурами.

Грета знала: и она, и Карлайл одержимы желанием действовать; под оболочкой их почти одинаковых по размерам тел горело стремление добиваться результата. Как-то раз Карлайл вернулся в каситу с ворохом новостей, услыхав которые, Грета ткнула кисть в банку со скипидаром и опустилась на тахту.

– Мы с Эйнаром консультировались у разных врачей, – начал он.

Благодаря поездкам в открытом авто Карлайл слегка загорел и стал еще привлекательнее, чем прежде. Закрыв глаза и внимая голосу брата, ровному и четкому, Грета как будто бы слушала в записи саму себя.

Карлайл описал каждый визит, их бесполезность и унижение, которое пришлось пережить Эйнару.

– Он сильнее большинства мужчин, – заметил Карлайл, и Грета мысленно произнесла: «Знаю». – Но один доктор – доктор Бюсон, – продолжал Карлайл, – полагает, что может ему помочь. Он уже сталкивался с подобным. С людьми, которые считают… – тут голос Карлайла дрогнул, чего с Гретой не происходило ни разу, – будто в них живут несколько личностей. – Карлайл объяснил сестре суть лоботомии, рассказал о маленьких острых сверлах, разложенных на тележке с колесиками. Из его слов выходило, что провести процедуру – не сложнее, чем прихлопнуть муху. – Думаю, Эйнар хочет сделать эту операцию, – сказал он.

– Это плохо, потому что я тоже нашла врача, – перебила Грета. Она засыпала молотый кофе во френч-пресс, залила кипятком и теперь разливала по чашкам. Когда она обнаружила, что в доме нет сливок, в ней всколыхнулось странное чувство, как если бы она вновь была маленькой девочкой в их особняке в Пасадене и горничная-японка не поставила на стол обещанное блюдо с засахаренными финиками. Грета с трудом сдержала желание топнуть ногой. Она и сама ненавидела эти приступы мелочности, но иногда просто ничего не могла с собой поделать. – Он говорит, что может помочь Эйнару измениться, – продолжала Грета. Извинившись за отсутствие сливок, она хотела сказать: «Кажется, и хозяйка, и художница из меня никудышная, пускай мне и нравится думать наоборот», – но решила, что это прозвучит неискренне, или с оттенком неблагодарности, или как-нибудь еще – ох, откуда ей знать как, – и почувствовала, что вспотела под длинной юбкой и блузкой с тугими рукавами. Почему она обсуждает собственного мужа с братом, с какой стати Карлайл вообще высказывает свое мнение? – мысленно возмутилась Грета, но остановила себя.

– Доктор Бюсон уверяет, что поможет Эйнару измениться, – настаивал Карлайл. – Твой доктор предлагает то же самое? Он что-нибудь говорил об отверстиях во лбу?

– Профессор Больк говорит, что готов превратить Эйнара в женщину, – объяснила Грета. – Не психологически, а физически.

– Но как?

– Путем хирургии. Профессор намерен провести три операции.

– Не понимаю.

– Верь мне.

– Конечно, я тебе верю. И все-таки что это за операции?

– Операции по смене пола.

– Эйнару уже сказала?

– Пока нет.

– По-моему, это крайне рискованно.

– Не рискованнее того, что предлагаешь ты.

Карлайл сидел на бархатной оттоманке, вытянув больную ногу на сиденье. Грете нравилось, что он живет с ними – заполняет утренние часы, пока Лили спит, остается с ней, когда Лили выходит по делам или посещает купальню. Грета чувствовала, что в некотором смысле безмолвно просила брата о помощи.

– Я не пущу его к Бюсону, – сказала она. – Представь, что он вернется домой малым ребенком, практически младенцем.

– Решать Эйнару. Он взрослый человек, и решение остается за ним, – возразил Карлайл со своим неизменным здравомыслием. Порой он казался Грете даже чересчур прагматичным.

Она пригубила напиток; боже, что за гадость – черный кофе!

– Решение за Эйнаром, – повторила она и прибавила: – Само собой.