— Одним другом нашей семьи больше узнает, одним меньше, не так уже и важно, — проговорила Мила.
— Так, — повернулся к ней Святослав, — мы вроде бы договорились забыть об этом.
Надув губы, она сделала вид, что рассматривает свои отполированные туфли.
— Мне очень жаль, что я испортила Вам праздник, Святослав.
— Его испортил, — Глеб сделал паузу, будто пытаясь припомнить или собираясь с силами, чтоб выдавить из себя, — Владислав, а не ты.
— Что он там, кстати? — спросил Валера.
— Все еще не снова в тюрьме и даже не в полицейском участке, — ответил Глеб. — Морды бьёт, как и бил.
— Может с ним поговорить попробовать? Работу бы…, - с тоном человека, открывшего Америку или изобретшего вечный двигатель, начал Валера, но Глеб перебил:
— Ты думаешь, мы не пробовали? Я ж надеялся, что после отсидки хоть какое-то осознание придет, но, похоже, на зоне последние мозги отбили….
— Давайте не будем, — сказал Святослав и махнул кедди.
Когда тот подошел, отдал ему одну клюшку и выбрал другую.
А ведь все так и выглядело. На первый взгляд. Богатый бизнесмен, его ухоженная жена, которую он деликатно приобнимал за талию на фото или с горящими огнем глазами целовал в щеку, их безупречно воспитанный и талантливый — весь в отца — наследник. Идеальное прошлое, настоящее и будущее. Безупречная картинка из Instagram — объект жгучей зависти сотен тысяч подписчиков, которую портил неуправляемый младший брат-преступник, которому все трое самозабвенно пытались помочь.
Но уже со второго становилось очевидно, насколько это не так. Интересно, окружающие поддерживали эту легенду потому, что надо или просто сами тоже так жили?
Глава 14
— Детка, я ценю твою заботу, но мы сами разберемся, ладно? — пресек Глеб мою неловкую попытку… Сделать что? Попробовать объяснить, что Владу нужен брат, а не судья? Помощь, а не ненависть и презрение? Ну не дура ли…
А ведь изначально это были окольные пути к рассказу о минувшей ночи, которые я начала прокладывать, едва мы сели в машину. Без упоминания о поцелуе и разговоре, конечно. Но теперь муки совести по отношению к Глебу сменились раздражением на него же.
Из-за тона, которым он сказал, чтоб я не лезла. Из-за взгляда, мельком брошенного с презрительным недовольством. На Милу Святослав смотрел именно так. Ну, когда на них не направлены камеры, разумеется.
— Извини. Кто я такая, чтоб лезть в твою семью, — выпалила не подумав.
— Давай сегодня у меня переночуешь? А завтра полетаем, хочешь? Пока погода….
Я уже не слышала. Горло свело спазмом, в носу защипало, а на глаза навернулись слезы. И чувство как от пощечины.
— Глеб, завтра я поеду к родителям. Две недели не была. И у… Саши неприятности….
— Как хочешь, — был ответ.
Чтоб не разрыдаться, потребовалось вонзить зубы в нижнюю губу. Да, Глеб не был знаком ни с моими родителями, ни с братом. Но мы вместе полгода! Пол, мать его, года! И имя моего брата тысячу раз мелькало в разговорах. А он его не помнил. И ему плевать, что там происходит в моей семье.
К счастью, у Глеба включился телефон, и он отвлекся. Рука на моем бедре будто жгла сквозь ткань брюк. Но это чувство не могло сравниться с растущим внутри. Разрывающим, разъедающим, как кислота, ощущением, что наши с Глебом отношения точно такая же картинка, как и его «идеальная» семья. Отфотошопленная моим подсознанием, как ужасное фото — рукой талантливого ретушера. А я, как подписчик популярного профиля, глядела на нее и безоговорочно верила. Имея перед глазами оригинал — верила.
Но почему только сейчас?
— Я зайду? — руки у меня под кофтой. Сжали талию как тиски.
— Не сегодня, — выскочила из машины и со всех ног бросилась в парадное, будто за мной кто-то гнался.
Взбежала на свой этаж, отперла дверь, заскочила в квартиру и заперлась. В мессенджер пришло сообщение.
«Я возьму паузу. Как это у тебя пройдет — позвони».
«Это у меня не пройдет, Глеб. Давай заменим паузу на стоп».
Он не перезвонил. И хорошо, ведь я не смогла бы не плакать в трубку.
Позвонила Алле. Подруга ответила после первого гудка.
— Алка…Я, по ходу, с Глебом рассталась, — прошептала я.
— Ты где?
— У себя…
— Я сейчас приеду.
— Не нужно, Алл. Не нужно, мне… Просто надо было произнести это вслух.
— Чайник ставь, — был ответ, и она отключилась.
А я вытерла враз иссякшие слезы и, стащив с себя дурацкий костюм для гольфа, бирки которого натерли между лопаток и поясницу, влезла в плюшевые домашние штаны в розовое сердечко и розовый же реглан и пошла ставить чайник.
Когда он закипел, в дверь позвонили.
На пороге выросла переполненная гневом изящная Алкина фигурка в серых спортивных штанах, накинутой поверх белой футболки бежевой курточке и с большим «Пражским» тортом в руках.