Девочка у моста

— Тот человек был болен, — не отступал Конрауд. — Страдал от туберкулеза костей, в результате которого хромал на одну ногу. Вам о таком не известно?

Ответить мужчине помешал очередной приступ тяжелейшей одышки, сопровождавшийся свистом в груди, и он протянул руку к предмету, который при ближайшем рассмотрении оказался кислородным баллоном. К его клапану крепилась трубка, которая, однако, перекрутилась вокруг баллона, и мужчина никак не мог ухватиться за присоединенную к другому концу маску. Между тем, вырывающийся из его горла хрип свидетельствовал о том, что это приступ уже не просто одышки, а самого настоящего удушья. Пару секунд Конрауд, не двигаясь с места, наблюдал за его беспомощными манипуляциями, а потом приблизился к баллону, раскрутил трубку и передал маску мужчине. Тот вцепился в нее, поднес к лицу и стал жадно вдыхать кислород, пока приступ не утих.

Немного придя в себя, мужчина пробормотал:

— Ну, как вам зрелище?

— Если хотите, я отвезу вас в больницу.

Тот покачал головой.

— У вас все же есть какие-либо соображения насчет того, кем он мог быть? — снова спросил Конрауд. — Я имею в виду типа с туберкулезом костей.

— А зачем он вам понадобился?

— В связи с одним старым делом. Так вы знаете, кто он?

— Что за старое дело?

— Знаете или нет? Имя его вам известно?

— Что за дело-то? — не сдавался мужчина.

— Много лет назад в Тьёднине утонула двенадцатилетняя девочка. Существует вероятность того, что она была знакома с тем человеком.

Мужчина уже успел убрать от лица маску, но теперь снова прижал ее к носу и рту и принялся вдыхать кислород. С минуту они оба молчали. Мужчина не удостаивал Конрауда взглядом, и тишину нарушало лишь его затрудненное дыхание. Потом он снова опустил маску, и Конрауду было достаточно посмотреть ему в лицо, чтобы понять, каким будет его следующий вопрос.

— Что он ей сделал?

— Неважно, — сказал Конрауд. — Может, и ничего. А почему вы спросили? У вас есть основания полагать, что он ей что-то сделал?

— Разумеется, иначе бы вы не пришли со своими расспросами. Он ее убил?

Конрауд предпочел не отвечать. Он даже начал жалеть, что пришел сюда. В довершение всего он почувствовал легкое недомогание, возможно, по причине отвратительного запаха, который бог знает откуда пробивался.

Мужчина наклонился вперед, и в его опустошенном взгляде вдруг промелькнула искра жизни.

— Но сначала он ее изнасиловал, верно?

— Я же сказал, что это неважно.

— Значит, это он и сделал?

— Вы пытаетесь сделать такой вывод из того, что я говорю?

— Как?

— Что как?

— Как над ней надругались?

Конрауд поморщился.

— Я даже не заикнулся о том, что она подвергалась насилию, — ответил он, стараясь сохранять спокойствие. — Итак, вам известно, что это за человек? Вы можете назвать его имя? Если нет, я немедленно уйду и оставлю вас здесь помирать.

Несколько мгновений мужчина смотрел на Конрауда неподвижным взглядом, а потом откинулся на спинку кресла.

— Ну хорошо, — еле слышно сказал он. — Будь по-вашему. Простите, но я давно не принимал… гостей.

— В каком смысле «будь по-моему»?

— Расскажите мне о ее матери. — Дыхание мужчины стало ровнее. Кислородная маска лежала у него на коленях, веки медленно опустились на выцветшие глаза — казалось, что он засыпает.

— О матери девочки?

— Да. Что у нее была за жизнь?

— Она жила на Скоулавёрдюхольте, в бараке под номером 9, и работала в Национальной клинике.

— На какой должности?

— В столовой.

— В столовой, — эхом повторил мужчина. — Она была замужем?

— Сожительствовала с человеком, о котором мало что известно. У него был сын, который до сих пор жив. Его зовут Эймюндюр.

— Та женщина долго работала в клинике?

— Не знаю точно. Некоторое время работала.

— А тот хромоногий приходил к ним в барак?

— Один раз наверняка приходил, а может, и больше. Но кто же это был? Как его звали? Вам это известно?

— А насчет этого Эймюндюра что скажете?

— Бывший моряк, ходил на торговых судах. Одиночка и изверг.

— Изверг? В каком смысле?

— Сейчас он как раз сидит на нарах за рукоприкладство.

— Он что, женщин избивает?

— Да.

— Беззащитных?

— Да.

— И насилует их?

— Нет. Мне, по крайней мере, об этом неизвестно.

— А какие у него были отношения с девочкой?

— По его словам, никаких: он с ней почти не виделся.

— Он был старше ее?

— Да, ему было шестнадцать.

— И вы ему верите?

— Я уже не знаю, кому мне верить.

— А что насчет отчима?

— О нем почти ничего не известно, — покачал головой Конрауд.

— Смерть девочки расследовали?

— Да.

— И кто вел расследование?

— Некий Никюлаус.

— А, святой Николай, — просипел мужчина. — А когда мать ходила на работу в клинику, она и дочку с собой брала?

— Не знаю, но полагаю, такое случалось. А почему вы спрашиваете?

— Ей там хорошо работалось?

— Думаю, да. По крайней мере, противоречащих этому сведений у меня нет.

— Она и в ночную смену выходила?

— Понятия не имею.

— А девочка была здорова?

— Вроде да.

— А она… была половозрелая?

— Вероятно.

— В двенадцать лет?

— Доподлинно это не известно. Но Никюлаус… А почему вы назвали его святой Николай?