— В те годы я не просыхал, так что воспоминания у меня размытые, и тот тип мне бы и в голову не пришел, если бы вы не упомянули о хромоте. В общем, мы с приятелями как-то пили на площади Ойстюрвёдлюр, и тут является этот самый туберкулезник. Потом он ушел, и кто-то из мужиков сказал, что он спит с маленькими девочками. И с мальчиками. Ну, в общем, что он педофил.
— Так вы точно не знаете его имени?
— Точно.
— Он был в возрасте? Или молодой?
— Если вы хотите понять, жив ли он еще, я вам скажу: он уже наверняка горит в аду вместе со своей хромой ногой.
— Ваши приятели о нем еще что-нибудь говорили?
— Очевидно. Но я запомнил только это.
— А зачем он приходил к вам в барак?
— А я откуда знаю? Что я, спрашивал что ли?
— Если бы тот человек действительно надругался над Нанной, разве бы ее мать этого не заметила? А может, она знала об этом? Знала и ничего не предпринимала?
— Понятия не имею. Она же была пьянчужка. Я что, не рассказывал вам, что она заливала за воротник? С работы ее, однако, не выгнали. — Эймюндюр наклонился вперед: — Поговорите с ними, а? — сказал он, кивая на дверь. — Скажите им, что я вам помог. Я же вам помог, правда?
Конрауд помотал головой, будто услышал самую нелепую просьбу на свете.
— Но ведь помог же? — повторил Эймюндюр.
— Это вряд ли, — сказал Конрауд.
— Разве вы не того типа искали? Не вы ли говорили, что над девочкой надругались? Хромоногого же видели у Тьёднина?..
— А откуда мне знать, что вы не пытаетесь отвести подозрения от самого себя, а заодно и на этот раз выйти сухим из воды?
— Вы что же, мне не верите?
Конрауд снова покачал головой:
— На мой взгляд, вы, Эймюндюр, законченный негодяй. И ничто вас уже не исправит.
На лице у Эймюндюра появилась язвительная ухмылка, будто слова Конрауда его совершенно не тронули:
— Так и мой папаша говорил. С тех пор как себя помню.
48
Конрауд посмотрел вслед Эймюндюру, которого препроводили обратно в камеру после их беседы. Сколько он еще ни задавал ему вопросов о хромом человеке, страдавшем от туберкулеза костей, об отношениях последнего с матерью Нанны и о его визитах на Скоулавёрдюхольт, больше информации от Эймюндюра ему получить не удалось. Возможно, тот что-то утаивал в надежде воспользоваться новыми откровениями в качестве разменной монеты, чтобы выторговать для себя меньший срок за избиение соседки. Как бы там ни было, узнал он от него немного, однако отметил для себя беглое упоминание Эймюндюра о диспансере Вивильсстадир.
За свою карьеру Конрауду не раз приходилось расследовать преступления на сексуальной почве — даже еще когда в полиции не существовало соответствующего отдела — но ему на ум не приходил никто, похожий по описанию на человека, о котором рассказал Эймюндюр. Потребовалось бы огромное количество времени, чтобы извлечь из архивов списки всех привлекавшихся в качестве обвиняемых по делам о сексуальном насилии и сопоставить их с картотекой противотуберкулезного диспансера. И еще не факт, что на того человека заявляли в полицию. Помимо прочего, Конрауд не особенно рассчитывал, что Марта согласится запросить ордер для доступа к диспансерным картам, да и лишнего персонала, которому можно было бы поручить сопоставление документов, в полиции не имелось. Чтобы оправдать подобные меры, Конрауду требовались гораздо более конкретные факты, а пока все дело основывалось лишь на его ничем не подкрепленных умозаключениях.
Существовала и вероятность того, что Эймюндюр лгал, — причин доверять этому человеку у Конрауда не было. Но с другой стороны, именно Эймюндюр подсказал ему, где искать куклу.
Конрауд все еще стоял в коридоре, вдоль которого располагались тюремные камеры, когда у него зазвонил мобильник. Это была Эйглоу. Она просила его о встрече, и Конрауд пообещал, что заедет к ней по пути домой.
— Приезжай, даже если припозднишься, — сказала Эйглоу. — Они ведь все-таки снова спелись.
— Выходит так, — Конрауд сразу понял, что она имеет в виду их отцов.
— И пересекались с матерью Нанны.
— Да, и именно тогда, когда она находилась в самом уязвимом положении.
— Думаешь, они этим воспользовались, чтобы стрясти с нее денег?
— Ну, учитывая, что они даже во время войны не гнушались обманывать людей… — проговорил Конрауд.
— То-то и оно, — сказала Эйглоу и прежде чем положить трубку, напомнила, чтобы он к ней заехал, когда освободится.
Конрауд понимал, что ей хотелось поговорить с ним о том, что они выяснили о своих отцах, а точнее, о том факте, что в определенный момент те имели дело с матерью Нанны. Безусловно, это вызывало немало вопросов, и Эйглоу не терпелось с кем-нибудь поделиться своими соображениями.