Девочка со шрамами. Истории, которые помогают жить

Настал сентябрь. Школа встретила шуточками «о, Элька, она двух мужиков изнасиловала» и высоким интересом со стороны доселе незнакомых людей, пытавшихся завязать непринужденную беседу фразой «это же ты – та, ну, которую это…».

Одновременно с занятиями начались суды. Днем Эля училась, а после школы бежала на заседание. Там неизменно сидела мать обвиняемого (удалось арестовать только одного из них), орущая: «Шлюха, тварь, оговорила». Судья тоже была настроена не особенно лояльно и всячески это демонстрировала.

В середине процесса суд решил, что показания Эли выглядят не слишком-то складно, и стоит проверить ее вменяемость. Так она оказалась в психиатрической больнице.

* * *

Палата без дверей, свет не гаснет двадцать четыре часа. Одна соседка ест пух из подушки, вторая привязана к кровати, но бьется так сильно, что постоянно вместе с этой железной конструкцией выезжает в коридор, третья, очень красивая, с роскошными длинными волосами, постоянно спит, говорят, после суицида. На завтрак – рыбный суп. Мыться нельзя, не дают зубные щетки – чистить зубы можно пальцем с пастой. Читать, заниматься – тоже нельзя. Чтобы не сойти с ума, Эля бесконечно пересчитывала ромбики на шерстяном одеяле.

Из развлечений – просмотр «Золотого граммофона» и дискотека раз в неделю с женщинами, танцующими в колготках и майках. С тех пор Эля ненавидит песню «Седая ночь» Юрия Шатунова. Ее ставили чаще всего.

Периодически ее «навещал» представитель обвинения и просил подписать пустые листы, иначе «мы тебе сделаем укол за несговорчивость, будешь вон как твои подружки по палате». Эля подписывала. Потому что было страшно и сопротивляться чему-либо не находилось сил.

Маме удалось вызволить Элю из психиатрической больницы через двенадцать дней вместо положенных сорока. Она вернулась домой, сосредоточилась на учебе и продолжала ходить на бесконечные суды, пытаясь доказать, что виновата не она, а те, кто ее изнасиловал.

– Что тебе тогда помогало?

– Моя кошка. У меня жила кошка Соня. И она очень нуждалась во мне. Ее нужно было кормить, приучать к туалету, адаптировать к жизни дома. Вот это ощущение, что ты кому-то ужасно нужен, что это существо без тебя вообще никак, оно очень помогало держаться. Я хваталась за кошку, за нашу с ней связь и выживала.

Эля перестала улыбаться, набрала десять килограмм и начала находить у себя седые волосы.

Школу она закончила с золотой медалью. Аттестат торжественно вручал мэр города. И сразу после этого события сбежала из южного города учиться в Сибирь.

Как-то ее сестра сказала: «Знаешь, может быть, благодаря произошедшему ты сможешь помогать другим людям пережить подобное?» Эта мысль грела и часто становилась спасительной. Поэтому Эля выбрала помогающую профессию.

За судами продолжила следить мама, Эля оформила ее законным представителем своих интересов. Вопрос о том, чем закончилось дело, она решилась задать через пятнадцать лет. Мама ответила: «Посадили».

– Скажи, а вот для тебя самой какое наказание для них кажется справедливым?

– Никакое. Нет ничего соизмеримого с тем, что я пережила. Ничего.

Десять лет понадобилось Эле, чтобы начать жить. Начать улыбаться, начать получать удовольствие от себя и своего тела, научиться вступать в контакт с незнакомыми людьми, без паники оставаться в одной комнате с мужчинами, перестать впадать в ступор, когда ее кто-то обнимает. Десять (!) лет.

Говорить о случившемся – это уже терапия. Всякий раз, проговаривая свою боль, ты выпускаешь ее из себя, и ее становится меньше. Обязательно говори. Не молчи.

Я напишу это еще раз: десять лет ты не можешь нормально контактировать с людьми, десять лет тебя накрывает волной ужаса от дружеских объятий, десять лет твое тело кажется тебе чужим, непонятным, противным, десять лет тебя мучают навязчивые флешбэки, десять лет ты постоянно возвращаешься туда, в этот день, и думаешь: «Почему я не…»

Десять лет ты борешься за себя, просто потому, что кто-то захотел пару раз кончить.