Девочка со шрамами. Истории, которые помогают жить

Почему-то у некоторых людей есть какие-то странные представления о «правильном» виде жертвы изнасилования. И если лицо не разбито, сама не избита в кровь и вообще в сознании, то, может, «не так все и страшно»? Может, «плохо отбивалась, а могла бы»? Может, «и не насиловали вовсе»?

Вечером приехала мама и наконец-то забрала Элю домой. Ей разрешили помыться (часто жертв насилия просят не мыться и не ходить в туалет по двенадцать (!!!) часов, чтобы не смылись биологические улики).

Она сидела в ванне и не могла прикоснуться к своему телу. Оно было ей противно. Ощущалось как предатель. Как нечто, обманувшее ее. С одной стороны, очень хотелось очиститься от произошедшего, а с другой – никак. Вот просто никак. До тошноты. До неподнимающихся рук.

Может показаться, что на этом Элин ад закончился. Она выбралась, выбралась живой и даже физически не покалеченной. Но на самом деле ад только начинался.

Все лето девочка провела на допросах. Бывало, они длились по девять часов. Девять часов бесконечных унизительных деталей. Как именно: в каких позах, в какой последовательности, что говорили, как трогали, а что говорила ты, как ты защищалась. Однажды ее привезли в ту самую квартиру. И там на месте снова пришлось показывать и рассказывать.

Иногда тебе может казаться, что ты не выдержишь. Так случается, когда сильно напрягаешь голос и чувствуешь: все, вот уже на изломе, еще немного – и он сорвется. То же и с переживаниями. Но потом… Ты находишь, за что схватиться, уцепиться, и становится чуточку легче. А затем еще легче.

#ЗАМЕТКИНАПОЛЯХ

Первые сорок дней после произошедшего ни Эля, ни мама не могли спать. Лежали рядом, каждая в своем кипящем котле. Оставаться дома одна Эля тоже не могла, поэтому каждый день к ней приходила подружка.

Именно благодаря этой подруге не состоялось Элино самоубийство. В тот день она планировала повеситься. Всерьез. Продумывала детали, выбирала время. Но очень настойчиво трезвонил телефон. Вообще не прекращая. Это была Оля. Единственный раз прийти у нее не получалось, и она контролировала происходящее с Элей по телефону. Трудно залезать в петлю, когда кто-то бесконечно названивает.

Вскоре выяснилось, что к синякам добавился букет мерзких венерических заболеваний, и пришлось регулярно наведываться в клинику для процедур. Повезло, что гинеколог попался более-менее понимающий, ну и старшая сестра провела с ним предварительную беседу. Обошлось без косых взглядов и отношения «ничего, там терпела и тут потерпишь».

– Почему ты хотела умереть?

– Чтобы это закончилось. Все казалось абсолютно бессмысленным. Все, вообще все. У меня не было понимания, как с этим жить. И никто из взрослых со мной не говорил нормально. Вообще никто. Мама замкнулась в своем горе. Следователи, понятно, вообще не про психологическую поддержку.

Виктимблейминг – обвинение жертвы в том, что с ней произошло. Почему люди так делают? Потому что им страшно. И под действием этого страха они фантазируют, что все можно контролировать с помощью «правильного» поведения. И если не носить короткую юбку, не разговаривать с незнакомцами, не ходить поздно одной, уметь правильно отбиваться – и ничего страшного не произойдет. Эта нереалистичная фантазия здорово снижает тревогу. И жить становится немного спокойнее. Безусловно, это объяснение никак не оправдывает людей, которые обвиняют жертв насилия. В насилии виноват насильник. Точка.

#ЗАМЕТКИНАПОЛЯХ

Как-то вылечили. Из хорошего – анализы на ВИЧ пришли отрицательные, беременности тоже не случилось.