Девочка, Которая Выжила

Судья Потапова знала, что ей влетит. Понимала, что у этой сладкоголосой сволочи могущественные покровители. Осознавала, что сначала на нее наорет председатель суда, а вечером дома наорет и, может быть, даже ударит муж. Потому что виновны, сука, все, но надо же понимать, кого и когда сажаешь, дура. Она понимала. Но она открыла файл в компьютере, стерла слова «домашний арест», вписала «содержание под стражей» и нажала кнопку «печатать».

Глава 24

27 декабря, пятница. Уже стемнело, но было все еще светло, как днем, из-за московской иллюминации. Елисей с Аглаей зашли в «Старбакс» выпить по чашке шоколада, потому что Аглаю потряхивало от перенесенного напряжения. За одним из столиков сидели и мирно беседовали адвокат Кольчевский и следователь Печекладов. Елисей подошел и пожал Печекладову руку. Аглая быстро взглянула на Кольчевского и сразу отвела глаза. Кольчевский встал:

– Милая барышня, не смотрите на меня волком. Право слово, я очень сожалею, что в этом процессе моим клиентом являетесь не вы, а господин Брешко-Брешковский. Но таковы условия игры, – Кольчевский поднес ладонь ко рту, склонился к Аглае и произнес гнусаво-заговорщически: – На самом деле по-человечески я целиком и полностью на вашей стороне. Но это тс-с-с-с… – распрямил плечи и засмеялся. – Вы видали, как блестяще сегодня коллега переиграл меня! Я вот предлагаю ему бросить к черту Следственный комитет и податься в присяжные поверенные.

– В кого? – переспросила Аглая.

– Так раньше называли адвокатов. У них были такие бляхи, – Кольчевский сложил пальцы в кружок величиной с небольшое блюдце. – На них было написано «присяжный поверенный». У меня есть огромная коллекция судебных атрибутов XIX века. Вот эти бляхи, молотки, мантии… Буду рад показать вам, если заглянете в гости…

– Пап, он что, меня клеит? – сухо спросила Аглая.

– Ха-ха-ха! – развеселился Кольчевский. – Я получаю второй сокрушительный удар за один вечер. Пора в отпуск. А вам, коллега, – он обернулся к Печекладову, – пора в адвокатуру.

– Уже иду, – буркнул Максим. – Щас объебон по Брешковскому напишу и подам рапорт.

– Что, не доведешь дело до конца? – спросил Елисей.

– Уже само докатится. Если человек под стражей и объебон написан, не дадут сорваться. Разве что Путин вмешается. Но если Путин вмешается, то что со мной, что без меня.

– А вдруг… – Аглая стояла спиной и говорила баристе: «Двойной шоколад, пожалуйста», – и, обернувшись к Максиму: – Вдруг тебя не возьмут в адвокаты?

– Следователей всегда берут, – ответил Максим.

– Как вас зовут? – спросил бариста, чтобы написать имя на стаканчике.

– Аглая, – ответила девушка.

– Аглая через «а» или через «о»?

Было 27 декабря, пятница, часов девять вечера. Елисей распрощался с дочерью и поехал домой. По привычке зашел в любимый бар, взгромоздился за стойку, поздоровался с барменшей Машей и попросил какой-нибудь коктейль, «Кир рояль» например.

– Что не виски? Сегодня праздник какой-то?

Елисей подумал, что сегодня и правда праздник.

– Коктейль «Мартини» будешь? – спросила Маша. – Король коктейлей.

– Гадость какая! – Елисей поморщился и улыбнулся.

Маша положила лед в конусообразный бокал на тонкой ножке и в шейкер, плеснула туда сухого мартини и принялась трясти.

– Трясешь хорошенько и выливаешь мартини, – она выдержала паузу, – в раковину.

И вылила мартини в раковину, оставив в шейкере только лед. Плеснула джина, снова принялась трясти, выбросила лед из бокала и медленно слила в бокал из шейкера прозрачную и маслянистую на вид жидкость.

– Это же чистый джин, – улыбнулся Елисей.

– Попробуй.

Он попробовал. Это не было похоже на джин. Это было похоже на счастье. Маша помахала кому-то и погрозила пальцем. Елисей оглянулся. Снаружи у большого витринного окна стояли трое детей. Две девочки лет двенадцати-тринадцати и мальчик лет пяти. Они расплющивали носы о стекло и, очевидно, изображали сироток, которые заглядывают в окно, чтобы посмотреть Рождество у богатых. Не спрашивая Машиного разрешения, Елисей махнул им, чтобы заходили. И дети зашли.

– Мам, мы голодные, – сказала старшая девочка.

– Дома пельмени есть, что вы здесь делаете?

– Пельмени мы съели на ужин, а на заужин ничего нет.

– Какой еще заужин?

– Заужин – это после ужина, – сказал мальчик с важным видом.

– У меня нет еды, у меня только закуски.

– Мы позаужинаем закусками, – сказал мальчик.

И дети полезли на высокие табуреты за барную стойку рядом с Елисеем.

– Тогда пойте, – Маша улыбнулась и нагнулась к шкафу, где хранились крекеры, чипсы, орешки и прочая ерунда, которая бывает в барах.

А дети сиротскими голосами затянули песню, которая странным образом звучала контрапунктом к тихо игравшей в баре «On the other side of the world» Тома Уэйтса.

– Посмотри, какое небо за окном, – печально тянули дети. – На заре печаль бесследно тает в нем. – Это была старая песня забытого певца Эдуарда Хиля. – Оно как парус земле досталось, и мы с тобой под ним плывем.