Но Елисей уже не мог остановить вихрь мыслей. Достал сигарету, вышел на улицу, закурил. На улице шел снег. Первые признаки зимы. Снежинки кружились в свете фонарей, как мысли в голове у Елисея. Делать-то что, Господи? Надо признаваться, пока этот громила-следователь не раскрутит все. Надо – сделку со следствием. Убийство по неосторожности – это сколько лет? Лет? Колонии? Его девочке?
И нет, нельзя признаваться прямо следователю. Надо делать это с хорошим адвокатом. Кто хороший адвокат? Елисей больше не знал хороших. Если бы был жив Юрий Маркович Шмидт, можно было бы прямо сейчас сорваться в Петербург, прийти к нему на Мойку, посидеть у него на кухне, из которой по какому-то странному акустическому капризу петербургской архитектуры слышно все, что происходит на Дворцовой площади, как будто она – во дворе.
Ах, Юрий Маркович! Елисей вспомнил, как встретил знаменитого адвоката в последний раз. Вышел из маленькой петербургской гостиницы, двинулся по Большой Конюшенной, а навстречу – Шмидт. Он шел посередине улицы, счастливо щурился на солнце и ел мороженое. «Здравствуйте, Юрий Маркович». – «Здравствуйте, Елисей, голубчик, только я вас прошу, не говорите никому, что видели меня с мороженым, мне мороженое категорически нельзя». Елисей обещал сохранить тайну, а вскоре Шмидт умер. И нет теперь, нет никого, кому можно довериться, спросить, как вести себя, если твоя дочь случайно убила свою лучшую подругу.
Она ведь ее случайно убила? Мысль о том, что убийство было преднамеренным, Елисей запретил себе думать. Бросил окурок, вошел в бар и сделал большой глоток виски.
– Что там опять случилось? – Маша, ничего не отмеряя, плеснула Елисею в недопитый стакан еще «Талискера». Это значило – бесплатно. – Что там еще случилось?
– Если бы твой ребенок, – спросил Елисей, – сделал что-нибудь плохое, ты бы как поступила?
– Мои дети террористы, – Маша пожала плечами. – Они каждый день делают что-нибудь плохое, я их бью за это по жопе, а они ржут.
– Нет, – Елисей покачал головой. – Я имею в виду действительно плохое, а не шалость. Представь себе, что твой сын Гитлер.
– Гитлер? Мой сын? – Маша улыбнулась. – Ну, он же мой сыночек. Я его рожала, то-сё, кормила сиськой, меняла подгузники…
– …а он убил шесть миллионов евреев, – подхватил Елисей. – Ты бы что сделала?
– Я бы… – Маша задумалась. – Я бы научилась ненавидеть евреев. Я бы убедила себя как-нибудь, что убивать евреев правильно. Иначе мне пришлось бы признать, что мой сыночек чудовище, а этого признавать нельзя. Нет в голове такого механизма, чтобы признать.
– А Тарас Бульба своего сына убил, – парировал Елисей.
– Ну и мудак! – Маша усмехнулась. – Что случилось-то?
– Да-а-а! – Елисей отмахнулся и допил виски. – Дочка там попала в нехорошую историю.
Маша не стала комментировать и не стала связывать месячной давности рассказ Елисея про то, что у дочки погибла лучшая подруга, с сегодняшним рассказом о том, что дочка совершила что-то ужасное.
– У меня, – сказала Маша, – дочка воровала вещи в дорогих бутиках. У них был такой спорт. Воруешь шмотку, фотографируешься и выкладываешь во «ВКонтакте».
– И? – спросил Елисей.
– Ее поймали.
– И?
– Никаких «и». Влезла в долги, дала следователю взятку. Дело закрыли. Дочка плакала, просила прощения, а я рассказала ей, что сама всегда мечтала что-нибудь украсть, только смелости не хватало.
Елисей расплатился, вышел из бара, опять закурил, хотя от табака в горле уже драло и затылок ломило. Пошел медленно к дому, задирая голову и глядя, как кружатся в свете фонарей снежинки. Остановился, достал из кармана телефон и перечел последнее Глашино сообщение: «Пап, я люблю тебя».
Глава 13
Наутро Елисей встал по будильнику, побрился, почистил зубы, опорожнил кишечник, съел легкий завтрак, состоявший из греческого йогурта, кофе, бетаблокатора конкор, розувастатина крестор и алка-зельтцера. Оделся, подхватил большую сумку
– Привет, как жизнь?
– Нормально, у тебя?
– Нормально.
Елисей отвечал так, но думал наоборот – ничего себе, один под арестом, у другого того и гляди будет под арестом дочь, но оба говорят «нормально», и не принято ничего другого говорить, а принято одеваться в боксерскую форму, Елисею в белую, Диме – в красную. Тренер Андрей, молодой человек лет двадцати пяти, весь в блэкворк-татуировках, заглянул в раздевалку и поторопил их:
– Старики-разбойники, привет. Корвалол обсуждаете? Хва, разминка уже.