Девочка из стен

Все тайное рано или поздно становится явным.

Возвращение домой

Что-то не так.

Он не на своем месте.

Иногда перемены можно не заметить, забыть о них, едва осознав. Чуть сдвинутая кружевная салфетка на маленьком столике в прихожей — мелочь, мать или отец бессознательно поправят ее, проходя мимо. Но некоторые изменения очевидны. Первое, что бросилось ему в глаза, — переместившийся пульт от телевизора. Обычно, по настоянию отца, он лежал на журнальном столике у дивана.

Маршалл задержал озадаченный взгляд на пустой столешнице, чувствуя себя немного преданным. Потом он все же сдался и решил воспользоваться кнопкой питания на боковой панели телевизора.

Черные кнопки прятались за рамой. Маршалл нащупал панель и принялся нажимать их одну за другой в поисках нужной. Прикоснувшись рукой к телевизору, он почувствовал тепло. Тепло — будто от живого существа. Будто он работал весь день.

Маршалл включил телевизор. Убавил громкость. Выключил.

На крыше

Они сидели на крыше в глухой ночи и смотрели на облака. Броуди всегда приходил в безопасные будние часы и по воскресеньям, когда Мейсоны отправлялись в церковь. Поздние встречи были исключены — вечерами дом не пустовал. Но сегодня все было иначе. Вчера мистер Ник прочищал водостоки и забыл убрать лестницу — грех не воспользоваться таким идеальным путем на крышу. Было уже за полночь, но Броуди не хватились бы дома: его тетя работала в ночную смену в аптеке, а дядя, если бы и объявился сегодня вечером, не стал бы утруждаться и заглядывать к нему — никогда не утруждался.

Забравшись, они опрыскались репеллентом. Горькие брызги попали в рот — и они выплюнули их на землю прямо с крыши. Неприятно, но неизбежно — летние ночи принадлежали насекомым. В последний раз мистер Ник подстригал газон две недели назад — трава внизу просто кишела ими: мотыльками, комарами, сверчками и черной саранчой с десятками мелких глаз — а в общей сложности их, наверное, были тысячи. Элиза и Броуди пшикали на себя из баллончика до тех пор, пока от них не стало прямо-таки разить репеллентом — зато теперь можно было не лупить себя по коже, едва почувствовав зуд. Единственное, о чем волновалась Элиза, — не будет ли запах настолько сильным, что Мейсоны унюхают ее присутствие.

Броуди жевал арахис из банки и водил пальцем по небу, показывая знакомые ему созвездия.

— Видишь вон ту яркую звезду и большую рамку вокруг нее? А за спиной прямо до луны тянется хвост?

— Вроде бы, — присмотрелась она. — Да, вижу.

— Это Годзилла.

Все еще пышущая жаром полуденного солнца черепица, на которой они расположились, напоминала грубую, зернистую наждачную бумагу, но чтобы стесать кожу, нужно было хорошенько поелозить по ней — они же сидели неподвижно, а на ощупь крыша была не жестче черного резинового покрытия парковых детских площадок. Элиза была вне стен, но дом держал ее крепко, протянул невидимые ветви и оплел. Она не покидала его. Где-то рядом ухнула сова, а когда фары проезжавшей мимо машины мазнули по переднему двору языком света, Элиза разглядела в развилке дуба её взъерошенные перья.

Настала ее очередь вглядываться в небо и показывать Броуди известные ей созвездия.

— Видишь большой прямоугольник с вытянутыми углами? Это Орион. Когда-то он был великим охотником. А вон там — его лук. И его пояс с ножом. Он был очень выдержанным и терпеливым и мог поджидать добычу целыми днями, лежа на животе в поле — в таком, как наше, например, — или притаившись в ветвях дерева, или засев на крыше. И охотился он на чудовищ. Он наловил их столько, что боги вознесли его в ночное небо, чтобы он мог вечно охотиться под покровом темноты.

— Он мне нравится, — поделился Броуди. — Он прямо как я.

— По-моему, он больше похож на меня.

— Думаешь? — Броуди сунул в рот еще одну горсть арахиса и пожал плечами. — Ну ладно, на тебя тоже.

Элиза улыбнулась, вытянула ноги и, подставив локоть, откинулась на покатую крышу.

— А вон тот ковш — Большая Медведица. Видишь?

— А что такое ковш? — поинтересовался Броуди.

— Ну вот же, я показываю. Смотри.

— Вижу, но что это?

— Это…

— Это какое-то чудовище, да?

— Нет. Это, ну, как бы…

— Да ладно, да чудовище же.

— Вовсе нет!

— Пусть Орион присмотрит за этим ковшом. — Броуди изобразил, будто целится в небо из лука и присвистнул, выпуская стрелу в созвездие.

Вокруг шелестели деревья. Ночь была тихая, по реке медленно дрейфовал нефтевоз. Мейсоны, наверное, мирно спали под крышей, не подозревая о происходящем на ней. Если до них и доносились приглушенные отголоски разговоров, они могли списать их на что угодно — на вопли соседей в полумиле отсюда или крики проплывающих мимо матросов. В эту ночь у Элизы словно был собственный дом на крыше. И она принимала гостей. Она рассказывала Броуди о Геркулесе и его двенадцати подвигах, о чудовищах, которых он убил, чтобы доказать, что изменился и стал хорошим человеком, — и чувствовала себя дома.

Под крышей

Эдди не мог уснуть и прислушивался к дому.