Девочка из черного мрамора

Здесь в сороковых годах жила девочка, которой было около двенадцати лет. Кажется, имя ее начиналось на «А», а фамилия на «Н», если верить вырезанным на мяче инициалам. К тому же под некоторыми записями стояла буква «А» с пририсованными к ней ангельскими крылышками. Папа у девочки, возможно, был врачом или ученым и работал «на благо рейха» – а это значит, на нацистов – с каким-то доктором Герхардом. Мама «А» пропала, няни постоянно менялись, а папа обращался с ней очень строго. Если не сказать больше. Некоторые моменты Тамара не поняла. Почему хозяйка дневника была голодной и радовалась теплой постели, если жила в таком роскошном доме и, кажется, была совсем не бедной? Зачем ее звали к пруду и от чего она «каждый раз умирала»? Чем она болела? Что за миссия у нее была и что значит «Вознестись выше, чем вообще может человек»?

Послевкусие от этих записей осталось неприятным. Тамару передернуло, хоть она и сама не понимала почему. Мысль забрать дневник с собой она почти сразу отбросила: это было глупо, но ей казалось, что он должен оставаться здесь, иначе эта девочка, эта загадочная «А», может расстроиться, что кто-то брал его и читал без спроса. Тамара пыталась убедить себя, что это глупо, ведь «А» уже не узнает об этом, никакой «А», скорее всего, и в живых-то давно нет. Но унести тетрадь рука не поднялась. Тогда Тамара открыла ее и сфотографировала несколько разворотов. Может быть, прогнать их через переводчик? Или… Она вспомнила о Соне – та ведь, кажется, знает французский. Что, если показать ей?

Тамара вернула дневник в коробку и потянулась за последним предметом, который там лежал, – маленькой шкатулкой. Щелкнула крошечная щеколда, крышка откинулась назад с тихим музыкальным дзззын-нь. Внутри оказалась миниатюрная балерина в мятой, посеревшей от времени кружевной пачке. Музыкальная шкатулка!

Тамара несколько раз повернула ключ, внутри коробочки застрекотали шестеренки, балерина пришла в движение и закружилась перед зеркальной крышкой, словно любуясь своим отражением. С небольшим опозданием вступила мелодия. Она шуршала и потрескивала, ноты звучали нестройно, словно механизм сломался. Но Тамара все равно почти сразу поняла, что уже слышала эту мелодию.

У себя над головой. Посреди ночи. Когда здесь, на чердаке, никого не должно было быть. И никто не мог забраться в потайную нишу, вытащить из нее шкатулку и повернуть ключ.

Или все-таки мог?

Глава 20. A. N.

– Ты же знаешь французский?

Соня вздрогнула и быстро заблокировала экран телефона. Тамара успела увидеть там что-то вроде комикса или игры: две фигуры, пузыри с текстом над головой, варианты выбора ответа.

– Не слышала, как ты подошла…

– Так знаешь или нет? – Тамара перешагнула порог белой кружевной беседки и села на скамейку рядом с Соней. – Я видела у тебя учебник.

– Я учу французский, это так. А почему ты интересуешься?

Соня завернула в пакет недоеденный бутерброд, которым перекусывала.

– Можешь кое-что перевести?

Тамара протянула ей телефон с раскрытыми на нем фотографиями страниц дневника.

– Пока не знаю… А что это? Искренне надеюсь, что это не что-то личное и я сейчас не нарушаю чью-нибудь приватность…

– Что? Нет, ты ничего не нарушаешь. – Тамара отвела взгляд.

– Ты уверена?

– Да!

– Это похоже на дневник. Я не читаю чужие дневники. Мои моральные принципы мне этого не позволяют.

– Даже если тот, кто его написал, уже умер?

– Хм-м-м… – Соня задумчиво посмотрела сначала на виднеющееся между деревьев озеро, потом снова на фотографии. – А где ты это взяла? И где сам…

– Я вот тоже, знаешь, не хотела нарушать чужую приватность, – ядовито прошептала Тамара, – поэтому дневник оставила там, где он лежал.

Она не стала говорить, что забрать тетрадь в любом случае не смогла бы. С чердака она убиралась так быстро, как только была способна. Захлопнула злосчастную шкатулку, сунула ее в коробку, выползла из каморки, порвав пижаму и ободрав колено. Рванула через чердак, едва ли не скатилась вниз по стремянке. А потом целый день бродила по школе и вокруг нее, боясь вернуться в комнату, где в потолке над головой зияет дыра. И теперь только дверь – на вид не слишком надежная – отделяла Тамару от того, что было там, на чердаке. Катало по полу деревянный шарик, заводило старую расстроенную музыкальную шкатулку.

Вечером она все же вернулась – ее поведение выглядело подозрительным, да и нужно было что-то придумать с разрезом на потолке, – но в спальне было тихо и буднично, сверху не доносилось ни звука.

– Так и быть, – кивнула Соня, – посмотрю. – Она на несколько минут погрузилась в чтение, листала туда-сюда фотографии, увеличивала их. – Это дневник какой-то девочки, чье имя начинается на «А». Ей было около двенадцати лет, она жила тут с отцом-нацистом… Интересно.

– Да, это я уже поняла. А что еще?

– Она пишет, что у нее что-то болит, очень сильно, и что ей холодно и хочется есть. Это немного странно… Вряд ли она голодала в таком доме.

– Угу.