Через лес потных тел, покачивающихся в такт музыки, она протиснулась до барной стойки и заказала коктейль «Лонг-Айленд». В массе веселящейся молодежи она чувствовала себя будто наедине сама с собой, но не одинокой, и это ей нравилось. И тут к ней подсел спортивного телосложения молодой человек в черной майке без рукавов.
– Чья ты, когда ты ничья? – обратился он к ней, обольстительно улыбаясь.
– Я – своя. А ты тут при чем? – отрезала Ивана, всем своим видом давая понять, что у нарушителя ее спокойствия нет никаких шансов.
– Не злись. Я просто подумал, что, если тебе что-нибудь понадобится, я могу пригодиться.
– Что мне может понадобиться, если у меня все есть?
– Например, один сниф[47], чтобы ты стала хай[48], а не такая дерганая.
– А почему ты именно меня выбрал?
– По выражению твоего лица вижу, что ты – нарик[49], потому такая нервная. Опытный глаз всегда разглядит собрата. Я сразу же тебя просчитал.
– Да вали ты отсюда! – отрезала Ивана, отвернувшись от него в другую сторону.
– Как хочешь. Но если я тебе понадоблюсь, ты только спроси, где Маки. Меня отыскать легко.
Она даже не заметила, как молодой человек растворился в толпе, но, к своему разочарованию, почувствовала, что теряет контроль. Только еще разок и больше никогда?
XXI
Пурпурно-черный круг уже на три четверти спрятался за голубоватой дымкой горизонта. Видимая его часть, угасая на закате, проглядывала из-за пламенеющего облака, будто кто-то хотел забрать на другую сторону планеты, в новый прозрачный рассветный сумрак какую-нибудь тайну уходящего дня.
Забравшись ногами на плетеный стул, Ангелина сидела у окна, задумчиво размышляя, как далеко и где место его ночлега. Она себя чувствовала очень одинокой. Ивана не появлялась больше месяца и не звала переночевать у нее. А Ангелина так любила положить голову к ней на грудь и слушать ритмически пульсирующий стук материнского сердца, принадлежащего только ей одной.
Она вслушивалась в тишину, когда неожиданно через открытое окно в комнату впорхнул ветер и начал колыхать занавеску на окне. Под его слабыми дуновениями занавеска слегка прогибалась, покачивалась и развевалась, а девочка, широко раскрыв глаза, следила за этим волшебством, неожиданно почувствовав какую-то тихую радость и ощущение, что она больше не одна. Дыхание ветра в одночасье распалило мечтательное воображение раненого детства. Ангелина восприняла его как живое существо, как кого-то, кому она может доверить всю свою печаль и самые сокровенные мысли, кто будет ее защищать и все ее секреты хранить в тайне.
– Заходи в мою комнату, добрый ветер, заходи, милости прошу, – шептала она в туман светлосерого заката, а в воздухе витал запас свежескошенной травы с газона перед домом. – В моей комнате есть место и для тебя, сколько захочешь. И мы больше не будем одиноки, ни ты, ни я, – шуршала она тихим голосом. – И неважно, кто ты: Бог, о котором мне рассказывала бабушка, или ангел. Важно, что ты все видишь и ты здесь. И я чувствую, что ты здесь! Ты наверняка знаешь, где моя мама. Пожалуйста, береги ее, чтобы с ней не случилось чего-нибудь плохого, потому что она часто встречается с плохими людьми, которые дают ей наркотики, а потом бьют ее. А вообще-то она очень добрая. Она меня любит, но часто бывает грустной и плачет. Плачет, потому что нет денег, чтобы купить мне все, что нужно. А я, когда вижу, как мама плачет, плачу вместе с ней. Плачу, потому что она несчастна. Я больше никогда не буду просить у нее купить мне что-нибудь. Я даже простила ей те деньги за «Нинтендо», которые она осталась мне должна. Они мне не нужны. Не надо мне и «Нинтендо». Только бы ей было хорошо. Ты бы мог нам помочь. Почему ты не внесешь в ее жизнь кого-нибудь, кто бы ее любил и сделал так, чтобы она снова была счастлива? Умоляю тебя, помоги ей!
– Ангелина, почему ты сидишь в темноте? – приоткрыв дверь, из коридора заглянула бабушка Мария, включила свет и закрыла окно. – Видишь, прохладно. Ты можешь простудиться.
– Мне не холодно. Только душно, – ответила девочка, спрыгнула с грациозностью кошки на пол и потянулась, таинственно улыбаясь.
XXII