Devil ex machina

Если подумать, вся ее жизнь была лишь суррогатом, неумелой попыткой жить. Без настоящих друзей, юношеского веселья и искренних эмоций. Что хорошего она может вспомнить сейчас, накануне гибели? Чем таким особенным отличалось ее пребывание в мире живых, чтобы цепляться за оболочку из плоти и крови, ту самую, которая всегда вызывала лишь презрение? Давно пора избавиться от низменного страха, но не выходит. Никак не выходит. Есть вещи, которые сидят в подкорке, как отпечатки чего-то очень древнего, первобытного. Их не вытряхнуть, не оттереть, не смыть, даже если хорошо понимаешь, насколько же они глупы и бесполезны.

Ян был уверен, что Фаина принципиально иная, но она-то знала: она такая же серая пустышка, как все остальные. Безликая и посредственная. Да к тому же морально и психически неполноценная: так и не научилась нормально общаться с людьми, заводить полезные знакомства, шутить и поддерживать диалог в компании; так и не разобралась ни в собственных желаниях, ни в возможностях; так и не сделала ничего полезного для общества или хотя бы для себя; так и не распутала болезненно пульсирующий клубок своих фобий, комплексов и паранойи. Всю сознательную жизнь занималась саморазрушением, разлагалась и ненавидела себя за это.

А теперь – все. Неужели кончается именно так? Без шансов что-то исправить, начать сначала, как в драматических сериалах. Никто не смилостивится и не скажет: «Ну ладно уж, иди, попробуй еще раз». Жизнь прожита глупо и бессмысленно. Но смерть освобождает от всего, включая самобичевание и сам страх, в этом ее основная прелесть. Приятно опустошает и дарит какие-то новые крылья, которых нет у живых бабочек. Их трепет приподнимает тело и овевает прохладой мысли, придает легкость, почти забвение.

Не в силах определиться, как она относится к предстоящим событиям, Фаина вновь распалась на две враждующие части. Первая кричала, топала ногами и бунтовала, ни в коем случае не желая опускаться на колени перед кем бы то ни было и принимать текущее развитие событий как данность. Вторая – и с каждым днем она становилась сильнее – давно со смирением возложила голову на плаху и ожидала своего часа, зная, что предрешенного не избежать, как ни лезь из кожи вон, что именно так все и должно было в итоге случиться, что остается лишь философски осмыслить жизнь и с достоинством покинуть ее.

Постепенно можно свыкнуться с любой, даже самой чудовищной мыслью. Ведь есть смертельно больные люди, и рано или поздно они перестают истерить, просыпаясь по утрам и вспоминая свой диагноз. Вместо этого они печально улыбаются палачу в дверном проеме, поднимаются с постели, идут в ванную, где смотрят на себя в зеркало, а потом и завтракать. Словом, живут, как и все, только с надломленным хребтом внутри.

Время шло, и Фаина вела моральную подготовку, в процессе которой медленно разливалось в ней убийственное смирение. Она, наконец, нашла время увидеться с братом и созвониться с родителями, понимая, что общается с родственниками в последний раз. Хорошенько все обдумав, девушка написала заявление по собственному желанию и, со спокойствием удава вытерпев взрыв негодования Степы, отработала еще неделю и стала свободной птицей, если так вообще можно выразиться в ее положении. Благо, некоторые сбережения у нее имелись.

Ян поступил великодушно и слово свое сдержал – оставил Фаину в покое на неопределенный срок. Новых избиений или фокусов не предвиделось, и постепенно все пережитое приобретало черты нечеткого сна, границы которого размываются с ходом времени. Это ощущение сводило с ума, потому что снова ставило под вопрос реальность некоторых событий из прошлого. А было ли это на самом деле? Или она снова что-то придумала, приукрасила, дополнила реальность? Но в красноречивом взгляде соседа значился четкий ответ, и эта ясность убивала.

Он не заговаривал с нею, но, когда они пересекались на улице или на этаже, на лестнице или в очереди в душевую, в магазине или в столовой неподалеку – глядел на нее многозначительно. Темно-зеленые глаза не стремились напугать или подавить, они лишь напоминали об уговоре, на время лишая рассудка своей выразительностью. Пусть это были ненастоящие глаза, а бесподобный камуфляж того, кого все называют Яном, но Фаине хотелось вечно видеть их перед собой.

Неужели вопреки всему, что между ними было, чудовище по-прежнему привлекает ее? Обычно не падкая на внешность, краем разума девушка осознавала, что кровь ее бурлит, а гормоны воспламеняют тело. Случайно ли или преднамеренно, но Ян выглядел именно так, как требовалось, чтобы в глазах Фаины приобрести статус идеального внешне мужчины. Поначалу все в нем отталкивало, казавшись слишком искусственным, напитанным фальшью и ядом. Но время шло, и Ян менялся у нее на глазах – становился более эмоциональным, более похожим на людей… Вживался в свое тело, учился им управлять.