Девятый герцог Империи

— Да, теперь можно, — согласно кивнул я, приходя в хорошее расположение духа.

Только насчет того, где состоится наша трапеза, я ошибся. Мы не вернулись от логова алхимиков назад, к харчевне у конюшни, как я того ожидал. Нет, вместо этого мы пошли по гравийной дороге в глубь каторги. Свернули на ближайшем ответвлении налево и проследовали мимо красивого белого двухэтажного здания каторжного управления, разбитого словно посреди цветника, к вытянутому, приземистому строению из обожженного кирпича под черепичной крышей.

— А это у вас тут что? Ульи, что ли? — удивленно спросил я, глядя на выстроившиеся в пространстве между этими строениями четыре ровнехоньких ряда, по дюжине штук в каждом, прямоугольных металлических коробов на коротеньких ножках, с круглыми дырками-летками.

— Да нет, какие же это ульи? — рассмеялся сопровождающий.

— Но тогда что же это такое? — недоуменно осведомился я.

Ведь все это жутко похоже на пасеку. За исключением того, что ульи никто из металла не делает. Ибо никакой мед их изготовление не окупит. И уж тем более не создают для пчел жилища таких больших размеров, три на три и на пять футов.

— Ну… — затруднился отчего-то поначалу с четким ответом Бартинелли. — Ну… — Однако затем все же объяснил: — Все дело в том, сэр Кэрридан, что, как вам, надеюсь, известно, каторжными правилами запрещено применение телесных наказаний в отношении заключенных женского пола. Но тем не менее принудить их к соблюдению режима как-то нужно. Ну и вот, сами видите… — закруглился он, разведя руками. Потом вздохнул, глядя на мое непонимающее выражение лица, и прямо сказал: — Карцер это наш, сэр Кэрридан. Карцер.

«Вот это уже действительно жестоко», — ошеломленно подумал я, созерцая металлические шкафы-короба. Покосившись на своего сопровождающего, пребывающего в полной безмятежности, решил: все же не зря служащих Надзорного ведомства в излишней черствости упрекают. Не зря… Измыслить такой карцер, где летом задыхаешься от невыносимой духоты, а зимой коченеешь от леденящего холода, это… это я даже не знаю, кем надо быть.

Однако вслух говорить ничего не стал, благоразумно решив не обострять. Да и не стоит мне, собственно, за всех каторжанок переживать. Будем надеяться, если их и наказывают, то исключительно за дело. А Энжель… Энжель наверняка и не подозревает о существовании на каторге такого жуткого карцера. С чего бы ей бунтовать и здешним правилам не подчиняться? Так что я только головой покачал, и мы двинулись дальше.

Вскоре добрались до строения, соседствующего со зданием каторжного правления, и поднялись на широкое и невысокое, в две ступеньки всего, крыльцо. Миновав широченную дверь, зашли внутрь. И очутились в огромном, чуть ли не на все это здание, зале, заставленном в строгом порядке обычными дубовыми столами и лавками. Но хоть и простецкая внутри оказалась обстановка, из «излишеств» — только расшитые занавески на многочисленных окнах и стоящие на подоконниках в глиняных горшках цветы, я все же удовлетворенно кивнул. Ибо роскошь — не главное. Куда важнее то, что чистенько везде, буквально вылизано. Видно, что следят.

Впрочем, хотя я бы не побрезговал сесть за любой из имеющихся здесь выскобленных до белизны столов, старший триарх мне этого не предложил. Дальше повел. В следующий, имеющий куда более скромные размеры, зал. Тут стояли застеленные белоснежными скатертями небольшие, на четырех человек, столы, вместо лавок — мягкие стулья, и все такое приличествующее не самой захудалой столичной таверне.

— Однако, — покачал я головой, остановившись на входе в этот зал и изумленно его обозревая.

— Идемте-идемте, сэр Кэрридан! — мягко подхватил меня под руку и потащил дальше заулыбавшийся Бартинелли. Ему, похоже, приятно польстило невольно сорвавшееся с моих уст восклицание. — Зал-то что, а вот стряпня нашего повара… Вот где настоящее чудо, — доверительно сообщил он.

За одним из столов, у стены, мы и уселись. Бартинелли тут же велел выглянувшей из кухни дородной женщине — явно не каторжанке, в белом фартуке поверх цветастого платья, принести нам поесть. Ну и, разумеется, выпить. Вот так вот…

Женщина эта, не то кухарка, не то прислуга, оказалась довольно расторопной особой. Уже вскоре я смог оценить здешнюю кухню. С удовольствием отведал превосходно приготовленной молодой телятины, поджаренной в сладком томатном соусе, с отварным картофелем и овощами, что были поданы на серебряном блюде. Пригубил легкого красного вина, отменного на вкус. После чего подивился про себя тому, как славно здесь кормят надзирателей, — как аристократов каких-то.

Не съехидничать на эту тему я, понятно, не смог. И произнес вслух, не обращаясь вроде бы ни к кому:

— Интересно, а заключенных так же потчуют? А то, сдается мне, многие мои знакомые из портового квартала Кельма были бы не прочь поменяться с кем-нибудь из них местами.