Девятьсот семнадцатый

пугаясь, то падал за темную небесную завесу, то вновь появлялся, жалкий и тощий. По земле и по крышам

домов бежали волны тревожных теней. Вздыхали колеблемые ветром вершины берез, акаций, в сточных

канавах шуршала последняя догнивающая листва.

С треском ломались сухие сучья деревьев, кустарника, всюду клубились запахи жженной соломы, прели

и мокрой земли.

По глухому переулку города Б., точно прогуливаясь, не спеша шел небольшого роста человек с сумкой за

плечами. Он иногда останавливался, тревожно оглядываясь, чутко вслушиваясь в тишину, и снова шел вперед,

казалось, еле передвигая ноги.

В отдалении, шагов за сорок от него, крадучись, двигался высокий мужчина в шляпе с большими полями,

прятавший лицо свое в приподнятом воротнике пальто. Держал себя он точно ищейка, прилипая к стенам

домов, прячась за стволами деревьев, забегая в раскрытые парадные двери и высовывая оттуда подвижную

голову. Со стороны казалось, что он что-то вынюхивал в сыром воздухе.

Расстояние между этими людьми сокращалось.

Вдруг первый пешеход быстро обернулся. Его преследователь на секунду застыл на месте, но затем, как

ни в чем не бывало, зашагал вперед. Вот они поровнялись. Человек с сумкой за плечами вытянул вперед руку,

сверкнули огни, прогремели два выстрела. Тот, другой, покачавшись на месте, беззвучно рухнул на землю.

Подхваченная вихрем черная шляпа его колесом понеслась по дороге.

— Одним подлецом меньше, — громко сказал человек с сумкой, перешел на другую сторону переулка и

бесшумно на носках пробежал два квартала.

У небольшого одноэтажного особняка, с огнями в окнах, он остановился, прильнув к дверям, и громко

постучал в них. Двери шумно распахнулись. На пороге появился высокий человек.

— Кого тут носит по ночам? — недовольным баском спросил он.

— Это я, товарищ Удойкин. Пропусти скорей!

— А! Во-время. Мы ждем. Телеграмму получили?

— Задержался.

— Ну, заходи.

Над улицей растеклась настороженная тишина. Выглянул трусливо месяц, зеленоватым светом озарил

переулок, сонные дома, неподвижное мертвое тело, раскинувшее руки на пыльной дороге, и, точно в ужасе,

нырнул за темную косматую тучу.

Совсем стемнело.

*

— Васяткин, здравствуй. Чего так задержался?

— Хорошо, что живым вернулся. Где у тебя раздеться, товарищ Драгин?

— Сбрасывай шинель, мешок клада сюда. В этой комнате с Удойкиным заночуешь.

— А в другой разве есть кто?

— Там жена и дочурка спят.

— Ага, так надо потише говорить?

— Ничего, они привыкли к шуму. Ну, рассказывай. Да брось протирать свои очки. Ведь не читать же

собираешься. Ну, говори.

В комнате горела настольная электрическая лампа. Человек, к которому относились последние слова,

вооружил пытливые глаза очками в стальной оправе, уселся на тахту и, казалось, задумался.

— Что с тобой? Устал? — продолжал спрашивать его: невысокий мужчина с серым, утомленным лицом.

Третий из находившихся в комнате, могучего сложения солдат, с артиллерийскими значками на защитных

погонах, молча пощипывал рыжую щетину на давно небритом подбородке.

— Нет, не устал я, — отвечал человек в очках. — Но никак не приду в себя. Знаешь, товарищ Драгин,

наше дело может погибнуть.

— То есть как погибнуть? Ты просто устал.

— Да нет же. Я приехал в Тифлис вскоре после Октябрьского переворота. Побывал во всех высших

краевых революционных организациях Закавказья. Нет, я не ошибаюсь.

— Рассказывай тогда.

— Везде засилье меньшевиков, эсеров, дашнаков, грузинских националистов, всяких демократов,

кадетов, мусаватистов — всей этой контрреволюционной своры.

— А большевики?

— В аппаратах нас меньшинство… И вот 11 ноября все эти негодяи и предатели, в противовес

пролетарскому перевороту в России, постановили создать свое Временное правительство — Закавказский

комиссариат.

— Это равносильно отделению от России.

— Нет, постой. Они считают, что российское Учредительное собрание только одно имеет право

окончательно решить, какая центральная власть должна быть в стране. Советскую власть они не признают.

— А Баку? Он тоже входит в подчиненно комиссариатам?

— Кроме Баку. Там советская власть. Там наши товарищи, Джапаридзе, Шаумян, Фиолетов, — ты их

знаешь.

— Кто от большевиков в Закавказском правительстве?

— Никого.

— Это худо. Ты знаешь, я на днях видел Нефедова. Он теперь председатель дивизионного комитета.

Нефедов показал мне письмо от одного солдата — твоего сослуживца.

— Кто такой?

— Хомутов.

— А, делегат в деревню? Помню. Ну и что же?

— Удивительно. Там революционные крестьяне образовали свою волостную республику, защищаясь от

Керенского, а здесь предатели революции создали свое правительство, защищаясь от советов, от власти

революционного пролетариата.

— Да, но слушай дальше. Краевой центр совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов

высказался не заключать мир с турками, а остановиться на подписанном уже перемирии. На предложение

турецкого главнокомандующего Энвер-паши о мире ответили, что говорить о нем можно будет лишь после