Девятнадцать минут

Она дала себе обещание: как бы тяжело ей ни было, как бы она ни плакала, отвечая на вопросы, не сводить глаз с Питера. Она будет смотреть на него, как некоторые женщины, когда рожают, смотрят на фотографию белоснежного пляжа. Даже если сердце собьется с ритма, лицо сына заставит ее сосредоточиться. Она покажет ему, что по-прежнему есть кто-то, чей взгляд всегда прикован к нему.

Когда Джордан Макафи ее вызвал, произошло нечто странное. В сопровождении пристава она вошла в зал, но, вместо того чтобы пройти прямо к свидетельскому месту, ее ноги по собственной воле зашагали в другую сторону. Прежде чем Лейси успела сообразить, куда направляется, это поняла Диана Ливен. Встала, чтобы остановить свидетельницу, но передумала.

Держа руки по швам, Лейси быстро подошла к скамье подсудимых и опустилась на колени. Теперь у нее перед глазами не было ничего, кроме лица сына. Она дотронулась до его щеки – теплой и все еще по-детски гладкой. Он щекотнул ресницами подушечку ее пальца. В тюрьме Лейси видела Питера каждый день, но там их всегда разделяла черта. А сейчас она касалась его. Кожей чувствовала, что он живой и настоящий. Это ощущение было как подарок, который время от времени достают из коробки, чтобы полюбоваться и порадоваться. Лейси помнила, как впервые взяла Питера на руки, все еще скользкого от крови и слизи. Красный ротик округлился в крике, ручки и ножки затрепыхались от непривычного ощущения бесконечности пространства. Лейси подалась вперед и сделала то же, что тогда: закрыла глаза и с краткой молитвой поцеловала своего ребенка.

– Мэм, – сказал пристав, дотронувшись до ее плеча.

Она встала, стряхнула его руку и направилась к свидетельскому месту. Открыла дверцу в ограждении и шагнула внутрь. Джордан Макафи поднес ей упаковку бумажных салфеток.

– Вы в порядке? – прошептал он, встав к присяжным спиной.

Лейси кивнула, повернулась к Питеру и улыбнулась так, будто эта улыбка была жертвой, возлагаемой на алтарь.

– Представьтесь, пожалуйста, – сказал Джордан.

– Лейси Хоутон.

– Где вы живете?

– Дом номер тысяча шестьсот шестнадцать, Голденрод-лейн, Стерлинг, Нью-Гэмпшир.

– Кто живет вместе с вами?

– Муж Льюис, – ответила Лейси. – И сын Питер.

– Есть ли у вас другие дети, миз Хоутон?

– У меня был сын Джозеф, но он погиб в прошлом году в аварии по вине пьяного водителя.

– Скажите, пожалуйста, как вы узнали о том, что случилось в школе шестого марта?

– Ночью меня вызвали в больницу. Я акушерка. Утром я, закончив принимать роды, пошла в комнату медсестер. Там все столпились вокруг радиоприемника. Сказали, что в старшей школе был взрыв.

– Как вы отреагировали на это сообщение?

– Попросила кого-то подменить меня и поехала в школу. Хотела убедиться, что Питер не пострадал.

– На чем он обычно ездил на занятия?

– У него есть своя машина.

– Миз Хоутон, расскажите о ваших отношениях с Питером.

– Он мой малыш, – улыбнулась Лейси. – Он всегда был тихим, чувствительным. Больше нуждался в поддержке, чем старший брат.

– Вы были с ним близки, пока он рос?

– Да, очень.

– Как складывались его отношения с братом?

– Хорошо…

– А с отцом?

Лейси ответила не сразу. Она вдруг почувствовала присутствие мужа не менее явственно, чем если бы он сидел рядом с ней, и вспомнила, как он под дождем шел через кладбище.

– Думаю, Льюису был ближе Джоуи, а у меня больше общего с Питером.

– Питер когда-нибудь говорил вам о проблемах в общении с другими детьми?

– Да.

– Протестую! – сказала прокурор. – Это будут показания с чужих слов.

– Пока отклоняется, – сказал судья. – Но будьте внимательны, мистер Макафи.

Джордан опять повернулся к Лейси:

– Почему, как вы думаете, Питеру было тяжело находиться среди сверстников?

– Они дразнили его, потому что он от них отличался. Не любил играть в полицейских, был не очень спортивным, зато артистичным, задумчивым. Из-за этого над ним и потешались.

– Что вы предпринимали?

– Я пыталась придать ему сил. – Лейси говорила, обращаясь к Питеру в надежде, что он примет ее слова в качестве извинения. – А что еще станет делать мать, когда ее ребенка обижают? Я говорила, что люблю его, что ребята просто еще ничего не понимают, а взрослые люди ценят таких, как он, – умных, добрых, способных посочувствовать. Все то, из-за чего его дразнили в пять лет, работало бы в его пользу, если бы ему было тридцать пять, и я это понимала, но не могла просто взять и перенести его на три десятка лет вперед. Ускорить взросление ребенка невозможно, даже если очень хочется.

– Миз Хоутон, в каком году Питер перешел в старшую школу?

– В две тысячи четвертом.

– Там его продолжали дразнить?

– Еще сильнее, чем раньше, – ответила Лейси. – Мне даже пришлось попросить его старшего брата, чтобы он за ним приглядывал.

Джордан подошел ближе:

– Расскажите о Джоуи.

– Его все любили, он был умница, спортсмен. Одинаково легко находил общий язык и со взрослыми, и с ровесниками. Он… В этой школе он был звездой.

– Вы, наверное, очень им гордились.