Девятая жизнь

Перед Новым годом состоялась областная художественная олимпиада. Поехали Катька и еще одна девочка, тоже неплохо рисовавшая. Областной центр, большой промышленный город, остался в памяти Катьки пыхтящим незнакомцем в черном пальто; гораздо лучше ей запомнился огромный светлый зал, где для школьников приготовили столы, краски, кисти, и карандаши, и листы бумаги, какой Катька до сих пор не видала. Белые, словно шелковые, они походили на перья из крыльев зимы и выглядели так дорого, что рисовать на них было страшно. Первые пятнадцать минут Катька просто сидела, глядя на лист, а потом медленно, осторожно потянулась к карандашам. Римма Георгиевна научила ее писать красками, но сердце Катьки оказалось навеки отдано разноцветным грифелям.

Она взяла алый, оранжевый, черный и прикоснулась к бумаге. Катька четко знала, что понравится этому листу, ничего иного он не возьмет, все остальное будет фальшивым. Осень уходила, на хвосте ее шла зима, и эта смена времен года завораживала Катьку. Лист благосклонно принял ее штрихи. Вот идет по устланной кленовыми листьями дороге огненная лисица, поднимает голову, глядя в облака; шерсть ее вьется, перетекает в осенние костры, горящие на фоне елового леса. С хвоста лисицы капает смола, растекается черными каплями, и за ней вырастает зимняя стена – покрытые инеем ветви, припорошенные снегом гроздья рябины. Еловый лес становится седым, но отблески огня греют его и дарят надежду на весну. А лисица идет, ей весело и свободно.

Катька не думала о победе в конкурсе. Ей просто нравилось то, что получилось, и она испытывала радость и странное облегчение оттого, что эта лисья история наконец выплеснулась из нее. Казалось, она зрела долго-долго, хотя и придумалась вроде за пятнадцать минут, а теперь Катька отпустила ее, и история зажила своей жизнью. В этом была дивная правильность, и в детдом она вернулась абсолютно довольная жизнью.

С этого дня она стала более общительной, даже умудрилась наладить дружбу с соседками по комнате – чернокосой Алиной и маленькой улыбчивой Крисей – не в последнюю очередь потому, что рисовала их портреты. Выходило очень похоже. Римма Георгиевна хвалила ученицу, а однажды директриса вызвала Катьку к себе и сообщила ей, что «Осень-лиса» победила в конкурсе.

– Хочешь еще в олимпиадах участвовать?

Катька вспомнила шелковую бумагу и вздохнула:

– Хочу…

Она съездила еще на несколько конкурсов, особо не интересуясь, чем там дело заканчивается (заканчивалось в основном почетными грамотами, которые Катька совала в тумбочку и мгновенно о них забывала). А потом директриса сказала, что Катькины работы выиграли в полуфинале чего-то там и, пожалуй, можно теперь замахнуться на всероссийскую олимпиаду.

– Ты молодец, Катенька. Осенью запишем тебя на участие, посмотрим, вдруг да в число финалистов войдешь? Там среди призов грант на обучение, это для тебя хороший шанс.

Катька кивала и продолжала рисовать. Ей исполнилось восемь, наступил сентябрь – роскошный выдался в том году, весь золотисто-голубой, как церковка, что стояла неподалеку от школы. Катька бродила вокруг детдома, собирала листья и смотрела, как по ним разбегаются оттенки огня.

Таким ясным осенним днем директриса снова ее вызвала. Катька думала, что речь пойдет о конкурсе, однако в директорском кабинете обнаружился еще и мужчина, высокий, немолодой, с цепким взглядом. Катька за этот взгляд зацепилась и не могла уже голову опустить, так и смотрела. Человек был словно колдун из тех сказок, что девочка брала в детдомовской библиотеке; то ли добрый, то ли злой, сразу так и не разберешь, но воздух вокруг него словно мерцал. Катька присмотрелась к его цветам: ослепительно-белый, льдисто-голубой и еще почему-то зеленый. Северое сияние, скрип полозьев…

– Здравствуйте, – сказала вежливая девочка Катя.

– Здравствуй, – сказал колдун.

– Вот, Филипп Иванович, это она и есть. Я вам мешать не стану, но остаться придется, сами понимаете, правила.

– Понимаю. Спасибо, Серафима Александровна, мы разберемся. Катерина, я рад познакомиться с тобой. Присядем? – Незнакомец указал на два кресла у окна, и Катька забралась в одно из них с ногами. Колдун уселся напротив. – Меня зовут Филипп Иванович, но ты можешь звать меня просто по имени – Филипп. А ты как привыкла называться?

– Катька. – Настоящее имя вылетело, как бабочка, и закружилось по кабинету.

– Я так и думал. – Он оглядел ее с усмешкой – встрепанного тощего галчонка с измазанными краской пальцами. – Это ты нарисовала?

Катька глянула. Филипп Иванович показывал ей копии ее же работ – то, что это не оригиналы, она поняла сразу. Вот «Осень-лиса», а вот «Поезд в лето», ну и «Бал цветов», куда без него. Катька кивнула.

– Кто тебя учил рисовать?

– Римма Георгиевна. Это наша учительница.

– А до этого?

– Никто. Я сама рисовала.

– И сама все придумывала?

– Зачем придумывать? – удивилась Катька. – Оно… ну, просто рисуется. Когда что-то задают, тогда придумывать надо, а если просто так…