Девять камер ее сердца

Я не знал, с чего начать, но вышел наружу. Парень за гостиничной стойкой, которого я спросил, не видел ли он тебя, понятия ни о чем не имел. Город был крошечным, но показался мне бесконечным. Я шел по главной улице, утыканной одежными магазинчиками, еще закрытыми ресторанами, тут и там женщины, укутанные в платки, продавали дымящиеся клецки. Может, ты проголодалась и вышла поискать чего-нибудь поесть? Может, я сейчас найду тебя стоящей возле одного из уличных торговцев с лепешкой в руке. «На», — скажешь ты, протягивая мне кусок. Твои глаза, как обычно, будут в размазавшейся не смытой подводке, волосы скручены в небрежный пучок. Внезапно твое отсутствие ударило меня в самый живот, как кинжал. Я должен найти тебя. Каким-то образом ноги сами принесли меня к месту, где мы были вчера. Вверх по лестнице, в ресторан на крыше, который был совершенно пуст, если не считать группы туристов, поедающих завтрак. Странно, но я не мог вспомнить, где ты была, пока я играл на гитаре. Конечно, рядом со мной. Или это была та баба со светлыми волосами в тибетской куртке? Она была такой дружелюбной. Кажется, в какой-то момент она просила меня научить ее бренчать на гитаре.

За полчаса я исчерпал все возможности и исходил эту улицу до смерти. Меня разрывало между страхом и злостью. Какого хрена ты такое вытворяешь? Что, если с тобой что-то случилось? Я был голоден, с похмелья, и от этого во рту было горько и сухо. Я купил и сожрал тарелку клецок, и мне тут же стало стыдно. Нельзя терять время. Я должен найти тебя. Когда я уже решил, что идти больше некуда, я забрел на дорогу, ведущую из города, в сторону шоссе. Здесь тоже были магазинчики и кучка маленьких кафе. Я прошел мимо одного, расположенного выше остальных, на высокой платформе, со столиками на открытом воздухе.

Оно называлось «Кафе Солнца и Луны», и мне подумалось, что тебе могло бы это понравиться.

На террасе кто-то сидел, читая. Было похоже на тебя. Это ты и была.

Я облегченно вскрикнул. Ты поглядела на меня и снова вернулась к своей книжке. «Какого черта», — пробурчал я, взбегая по ступенькам.

— Где ты была? — спросил я. Еще до того, как ты успела ответить, я понял, какой это был дурацкий вопрос.

— Здесь.

— Почему ты ушла вот так?

Ты пожала плечами.

— Слушай, я волновался.

Ты что-то пробормотала.

— Это из-за прошлой ночи?

— А ты как думаешь?

Я ненавидел вот это. Отвечать вопросом на вопрос. Я только пытаюсь понять, что, к черту, произошло. Если я это делаю, мне не плевать. Чего тебе еще надо? Я глубоко вдохнул, стараясь сдержать захлестывающую меня ярость.

— Тебя что-то расстроило прошлым вечером… Правда, я ничего толком не помню…

Ты хохотнула и фыркнула с отвращением.

— Слушай, что?

— Как удобно.

— Мы много выпили…

— Да, немало. Вот только я почему-то не начала кидаться с объятьями на незнакомых блондинов.

— Я показывал ей, как играть!

— Ааа, вот как теперь это называется, когда кто-то изображает из себя рок-звезду?

В этот момент меня поразило, как точно мы знаем, куда ударить тех, кого любим.

Эта ссора продолжалась недолго. В основном, наверное, оттого, что мы были уставшими, по крайней мере, я точно. Ну и потому, что я все равно был страшно рад, что нашел тебя.

Мы вернулись в город, где не было реки. Что-то изменилось. Мы стали и ближе, и отдаленнее. Это кажется бессмысленным, но это было так. Ссора показала, сколько мы значим друг для друга, но глубоко ранила. Чертова катастрофа противоречий. Я смотрю на тебя, и мне хорошо, но я понимаю, что, если у кого-то есть надо мной столько власти, он может заставить меня почувствовать себя последним дерьмом. Ты никогда больше не говорила, что я изображаю рок-звезду, но между нами вставали другие тени. Мы были как цирковые метатели ножей. И клоуны, и крошечная собачка с большим бантом, скачущая через обруч. Иногда мне казалось, что я — буквально все они сразу.

Еще хуже было то, что ты внезапно стала какой-то нервной. Я никогда не видел тебя такой. Ты постоянно жаловалась на город, на своих соседок, на университет. Тебе казалось, что все это зря.

— Это не то, чем я должна заниматься, — говорила ты. А когда я спрашивал, что ты хочешь делать вместо этого, ты не отвечала. Ты и сама не знала, и, думаю, именно это тебя и раздражало. А я не знал, когда и почему ты снова окрысишься.

Как-то я попросил взять у тебя пару тарелок для съемок в институте. Мы делали один видеопроект.

— Нет.

— Слушай, ну это же просто тарелки.

— Нет, — заорала ты, и твои глаза наполнились слезами. — Ты их разобьешь.

— Это просто чертова съемка, — заорал я в ответ и ушел, хлопнув дверью. Когда я вернулся, свет был выключен, а ты лежала в постели. Не знаю, спала ли ты, но разговаривать со мной ты не стала.