Девять

– Счастье горчит, это правда. Значит, и я останусь жив?

– Скорее, жив…

– Зачем мы прибыли в Венецию, Магус?

– Здесь живет дочь Босса.

– Дочь? У Вени есть дочь?

– Анализ ДНК подтвердит или опровергнет это.

– Так подтвердит или опровергнет?

– Подтвердит.

– А кто же является матерью его симпатичной дочери?

– А сам-то ты как думаешь?

– Я? Что я могу думать по этому поводу? Я впервые слышу о дочери Вени.

– Вот и подумай.

– Вариантов миллионы!

– А если подумать?

– Да не пялься ты на меня. Понятия не имею, на что ты намекаешь.

– А я не намекаю. Я просто уверен, что ты знаешь.

– Подожди-ка, – вдруг сказал я. – Подойти ко мне.

Магус покорно подошел.

– Покажи мне свою голову. Нет, не затылок; покажи макушку. Так. У тебя здесь шрамик. Будто укус комара, еще красноватый. Откуда у тебя этот шрам?

– Не знаю. Честное слово, не знаю…

– Этот шрам был у тебя до того, как ты попал к Вене?

– Не было. Что ты хочешь сказать?

В этот момент в глазах у Магуса вновь зарябил штрих-код, и я, как ошпаренный, отскочил от него. Он с ловкостью гориллы придвинулся ко мне, отсекая путь к отступлению. В руках у меня оказалась бутылка с минеральной водой. Ни секунды не сомневаясь, я врезал ему по черепу: сверху – вниз. Молотом – по наковальне, словно ошалевший от происков буржуазии пролетарий. Голубоватое бутылочное стекло разлетелось в стороны, зашипевшая вода залила лицо Магуса. Он скорчился, закрыв лицо руками. Я вцепился ему в волосы и рванул голову вверх. Заглянул в его глаза. Приготовился увидеть покореженные конструкции штрих-кода.

Но в них стояла мука.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

8

8.4.

– Знаешь, как я путешествую по миру? – спросил Веня. – Я не летаю, не плаваю и не езжу; я перемещаюсь в специальной капсуле. Я называю ее «Капелька». Сию минуту здесь, следующую – там. Вот представь, какая у меня психология – у человека, живущего «здесь и сейчас» в «там и потом»! Представил? Правильно: хочу я того или нет, я обладаю психологией сверхчеловека. Для меня давно весь мир един; проблема лишь в том, что он поделен неправильно. Но это мы исправим…

Интересно, а какая у меня, Платона, психология, психология человека перемещающегося?

Я прекрасно помню свои ощущения пассажира.

Регистрация. Посадка. В этом действе всегда много тревожного: всем предстоит оторваться от земли и несколько часов провисеть в воздухе в дюралевом корпусе. Статистика за нас: катастрофы терпит ничтожное количество воздушных пассажиров; но вдруг в этот раз судьба выберет нас? Чем хуже были те, кто рухнули в океан месяц назад в роскошном аэробусе сверхсовременного дизайна?

Самолет «Боинг 737–300». Резвая и энергичная стартовая скорость делает всех беспомощными. Законы притяжения всех вдавливают в кресло, и на лицах пассажиров, оказавшихся в салоне, застывает испуганно-молитвенное настроение.

Боинг мощно отрывается от земли – и сразу всплывают забытые ощущения. Тело никогда не забывает шоков и потрясений. Ощущение улёта, оказывается, сопровождает меня всю жизнь.

С неослабевающей стартовой мощью мы уверенно и бесцеремонно вспарываем слой грязно-мутных облаков и выныриваем в пространство, где облака оказываются и сверху, и снизу. Мы – наискось и вверх – пронизываем межоблачную прослойку. Быстро приближаемся к верхнему слою – к легким перистым облакам и, соответственно, удаляемся от слоя грязно-мутных кучевых. Сверху этот нижний слой облаков кажется бесконечным полем, покрытым плотно сбитыми кусками замороженной серой ваты. Впечатление замороженности было главным. Ледяные торосы из ваты.

Удалились далеко от этих торосов – дальше, чем от земли до торосов. Вошли в невесомые перистые, которым, казалось, не будет конца. Но вот и они кончились. Выше – только вечернее небо. Внизу серый туман, под которым – замороженная вата. Скучно. Смотреть не на что. Жалко: готов к впечатлениям, но ничего не происходит.

На горизонте назойливым сигналом горит тускло-оранжевая полоса заката. И без нее на душе тревожно: в голову лезут нелепые фантазии, связанные с внезапной (теоретической, конечно) возможной неполадкой двигателей. К смерти никто не готов. Все готовы к страху.

Все испытывают одно и то же.

– Все испытывают одно и то же, – сказал мой сосед, своей бородкой, очками и интеллигентной аурой (жесты, интонации, манера поведения) напоминавший типичного профессора. – Ощущения, в прежние тысячелетия доступные лишь одному Икару, сегодня могут позволить себе испытать все, кому не лень.

– Вы профессор? – спросил я, проявляя свойственное всем людям любопытство.

– Да, да, – сказал он, очевидно, привыкнув производить впечатление профессора.

– А этот, Икар… Он же выдумка. Его ведь не было, верно, профессор?

– Икара, разумеется, не было. Но он реален как метафора. Этот вымышленный персонаж отражает наши реальные потребности.

Ровный гул двигателей. Мне стало приятно, когда его перебил человеческий голос:

– Вы обратили внимание? Девять раз в поле нашего зрения попадали другие лайнеры, с которыми мы разминались то на встречных, то на параллельных курсах, а трижды – на перпендикулярных. И в небе стало тесно.

– Вы наблюдательны, профессор.