– Ну и пусть зима, пусть тракт! Но ведь вдвоём всё равно легче, Яков Михайлович!
– Вдвоём страшнее, – сказал доктор очень серьёзно. – Ведь отвечать придётся не только за себя. И беспокоиться не только о себе. Одному проще. Одному ничего не нужно. А когда есть второй, всегда… тревожно. Придётся многое прощать, ждать, уговаривать себя. Без этого не бывает жизни. Как ты думаешь, что чувствовал твой отец, когда Любочку призвали в армию? И не в тыловой госпиталь, а в санитарный эшелон, считай, на передовую. А Зина, моя жена? Что она пережила, когда меня… забрали? Уже после войны, в сорок шестом! Нам тогда казалось, всё позади, мы преодолели самое страшное, но оказалось, не всё. Не заплатили сполна.
– Я её совсем не помню, – пробормотала Надинька.
– Она… умерла в том же сорок шестом. Её совсем затравили на службе после моего ареста. Она служила в Институте микробиологии. Закрыли тему исследований, в последнюю минуту рассыпали набор её статьи. Она пришла домой, легла на диван и скончалась. Я узнал, только когда вышел на поселение. А ты говоришь, цветы и травы…
– Но ведь самое ужасное правда позади, Яков Михайлович, – Надинька умоляюще посмотрела на доктора, ей очень нужно было, чтобы он подтвердил. – Такой страшной войны больше никогда не будет, и таких ужасных ошибок и перегибов тоже!.. Вы согласны?..
– Я точно знаю, что любовь есть, вот с чем я согласен, – сказал доктор. – Она не выдумана русскими писателями-классиками. А уж как вы с ней обойдётесь, зависит только от вас и ваших усилий.
– Я завтра познакомлю вас с Серёжей, – пообещала Надинька скорее себе, чем доктору. – И вы увидите, какой он хороший, прекрасный человек!..
Ночью она не сомкнула глаз и точно знала, что Агаша тоже не спит. И слышала, как доктор ворочается за стеной на неудобном кабинетном диване, скрипели пружины.
Надинька лежала, закинув локоть за голову, и думала о том, как всё будет. Она обещала себе, что никогда не разлюбит Серёжу, что станет во всём ему помогать, никогда не струсит и не спасует перед любой бедой.
И будет светлая дорога в берёзовой роще, а не Владимирский тракт!
Утром в квартире было непривычно тихо, даже радио в комнате у Ващуков не трубило маршей и не призывало граждан на гимнастику.
Надинька первой промчалась в ванную, облилась ледяной водой, от которой, как обычно, сбилось дыхание и потемнело в глазах.
С Серёжей они договорились встретиться у ЗАГСа в одиннадцать часов, он обещал быть со своим другом, а Надинька с Миррой – свидетелями.
До половины одиннадцатого, когда уже прилично будет пойти, нужно было как-то дожить.
По случаю большого праздника Агаша приготовила кофе – Серёжа с оказией прислал из Ленинграда несколько банок сгущённого кофе с молоком. После того как он сделал ей предложение, Надинька стала принимать гостинцы, хотя от денежных переводов по-прежнему отказывалась наотрез.
Надинька выпила кофе и съела большой кусок хлеба с маслом – немыслимое баловство. Агаша хлопотала над новым платьем и время от времени утирала глаза.
Доктор у себя в комнате похаживал из угла в угол, слышались его шаги, ботинки поскрипывали.
– Что-то у нас так тихо сегодня? – наконец удивилась Надинька. – Словно никого нет.
– А может, никого и нет, – поспешно отозвалась Агаша. – День нынче выходной, погода шепчет, вот и разошлись кто куда.
– Агашенька, мы после записи тоже погуляем, ладно? Ты сразу нас не жди.
– Здрасте-пожалуйста! А когда ж вас ждать? К ночи, что ли?
– Ну, нет же, ну почему к ночи! Мы погуляем с… Серёжей. Ты не волнуйся, с нами ещё Мирра и Серёжин друг с завода, свидетели. А потом сразу приедем. Ты, главное, ничего не выдумывай, ладно? Никаких пирогов и наливок!
– Как можно, – пробормотала Агаша, соображая, когда же ей в таком случае сажать в печку каравай.
– Доктор, – позвала Надинька во весь голос. – Что вы там ходите, как тигр в клетке? Почему вы не идёте пить кофе?
Доктор возник в дверях.
– Я бы предпочел всё же проводить тебя к жениху, Надинька, – выговорил он, глядя на неё через очки и слегка закидывая голову. – В этом нет ничего особенного! Так положено.
– Господи, и вы тоже! Когда и кем положено?! Это просто мещанские предрассудки! Ещё придумайте, что мы должны в церкви обвенчаться!
– Ты с этим не шути, – строго перебила Агаша. – Нехорошо.
– Это же просто формальность, – горячо продолжала девушка. – Мы запишемся, погуляем, придём сюда, я вас всех познакомлю, вы перестанете беспокоиться. Как хорошо!
– Я твои перчатки кружевные вчера постирала и погладила. Там на пальце дырка. Я зашила. Где ты умудрилась зацепиться-то?
– По-моему, в институте, Агаша. Спасибо тебе.
Они болтали, и обе всё больше нервничали.
Наконец стало ясно, что пора.
– Пора, – сказал и Яков Михайлович, вынув из карманчика свой знаменитый хронометр с репетицией. Часы прозвонили волшебную мелодию. – Я спущусь и подожду тебя внизу.
– Не нужно меня провожать!
– Только до трамвая, – уверил доктор.