До Григория доходили слухи, что Дашка ушла от Олигарха и переехала к Изе. Он так и не понял, почему она не осталась тогда, и, периодически натыкаясь на ее лицо, украшающее рекламные плакаты очередного ситкома, силился угадать, помнит ли она то, что помнит он, или это лишь забавная и нечестная игра перегруженного мозга.
Блондинка все чаще оставалась ночевать у него. А из переизданного Олигархом Дарьиного альбома карикатур мистическим образом исчезли все его портреты. Алеша Далекий смотрел на него, понурого и раздражительного, с насмешливым сочувствием. Дашка больше не атаковала их офис, и не было новых претенденток на сердце корпоративного секс-символа. Стало некого ненавидеть и не о чем рассказывать.
Иногда кто-то звонил ему и молчал, пару раз по старой памяти он даже начинал материться, но это оказывались заграничные партнеры, а тишина – долгим соединением. Партнеры мата не понимали, но эмоциональности реакций удивлялись. Алеша предложил Григорию сходить в отпуск…
Незнакомые номера Чабурадзе принимал за навязчиво звонящих Дашкиных подруг и все непонятные sms списывал на их счет. Где-то внутри теплилась надежда: ничего не закончено и что-то еще можно вернуть, но sms находились логические объяснения, а номерам – владельцы. С Дарьей они связаны не были. И Чабурадзе начал забывать…
Стирались из его памяти волоокая бестия и Канале Гранде. Ночные выстрелы и грязноватый мартовский снег. Дашкины поцелуи и ее письмо. «Секс по sms» и интервью для тамбовского журнала. Ее ночной визит и утреннее бегство.
Он больше ничего не ждал от звонящего телефона, и не было смысла сжигать типографию. Нелюбимая блондинка медленно отвоевывала территорию. Через полгода ее заменили низкорослой и не менее нелюбимой шатенкой.
В окружении бронзовых тараканов Олигарх потерянной мечты гнался за самым иллюзорным в этом мире – тишиной и покоем. Он раскладывал на столе подтаявшие за время кризиса баксы и евро и горестно вздыхал. В его снах все чаще возвращались лихие девяностые с их легкой и несопоставимой с вложениями наживой. Сотнями тысяч долларов, валяющимися в бардачке машины. Золотой цепью и похожим на патриарший крестом на его груди. «Конкуренточкой» номер один в его объятьях и веселыми дружескими компаниями. Теперь друзей у него не было.
Вместо Тубеленького он разговаривал с игрушечной обезьяной, и хотя в глубине души своей Дашкой по-прежнему гордился, легкая грусть, которой не было объяснения, все чаще делила с ним вечернее одиночество. Его преданная девочка, свято исполнявшая заветы. Она смогла найти себе богатого и успешного, научилась просчитывать ситуации на три хода вперед, именовать отношения договором и сквозь призму равнодушия смотреть на измены, никому не доверять и почти никого не любить. Ее так же, как и его, мало что радовало и забавляли примеры человеческой глупости. Она нашла в себе силы уйти и избавиться от привязанности. Его единственный друг.
Почему же теперь он жалел о той Дашке, которая так доверчиво льнула к нему в Париже? Почему, избавившись от нее сейчас, чтобы не страдать потом, он мучился сильнее? Почему он жалел даже о ее любви к Григорию, как о последнем, что напоминало ее восемнадцатилетнюю?
Она ушла, и с ней ушли азарт и молодость. На смену этому должно было прийти что-то другое, быть может, большее, и он отчаянно искал это что-то в многочисленных книжках. Он скупал их десятками, сотнями, но «что-то» так и не приходило…
Аркаша Тубеленький по-прежнему снимался в творениях именитого продюсера. Он играл зеков, «шестерок» и запойных алкоголиков. Эра «Четверо снизу» в его жизни не повторилась.
Он завел себе сайт. На этом сайте нет посетителей, форумов и отзывов, но зато там есть подробный рассказ Аркаши о себе и призрачный намек на наличие «болезной». Есть там и список фильмов, где Тубеленький сыграл эпизоды, а также громкая реклама творений именитого продюсера, где эпизоды чуть подлиннее. Театр «одного актера» он гордо именует «мюзик-театром», а Ника Пидорасова актером всех времен и народов. Заходили к Аркаше на сайт в основном те, кто видел Дашкины карикатуры…
В остальном все оставалось без перемен. Тубеленький выносил за «болезной» судно, так как барышня боялась простуд и по ночам при открытой форточке в туалет не вставала. Измерял ей давление до и после соития. Держал под подушкой два градусника: электронный и простой, чтобы контролировать температуру благоверной с точностью до полуградуса и, пыжась на всех попадающихся эпизодах, оплачивал квартиру поближе к центру. Ненапонтованная «болезная» районов, кроме центральных, не признавала и, корчась от аллергии на пыль, продолжала жить внутри Садового кольца. Впрочем, скоро ушла и она. Аркаша вернулся к маме.
Утро Тубеленький начинал с аутотренинга: он внушал себе, что именно о такой жизни мечтал всегда. Дашку он тихо ненавидел: за нелюбовь к нему и любовь к деньгам. Натыкаясь на ее работы в журналах, презрительно морщился, а на съемках сериалов здоровался сквозь зубы.