Дева и плут

Не услышав бесшумных шагов, он заметил Доминику только в момент, когда она предстала перед ним, держа в одной руке свечу, а в другой, точно священную реликвию, — подаренный им пергамент.

— Ника…

Она приложила палец к губам и огляделась по сторонам. Волосы, растрепанные со сна, волнистым потоком ниспадали на ее груди, превращая девушку в золоченую статую.

— Принесли?

Он кивнул.

Из-под подола ее балахона виднелась ночная сорочка, а под нею белели в темноте босые ступни. Пол был холодным, и она по-детски подвернула пальцы.

— Сюда. — Она поманила его к нише, где перед статуей Богоматери трепетала свеча.

Там она, словно принося подношение к алтарю, положила на пол пергамент и поставила рядом свою свечу. Гаррен неохотно вложил в ее почтительно протянутые руки послание. Он обещал Уильяму доставить его в целости и сохранности, хотя и не сомневался, что человек, чьи слова были записаны на прекрасно выделанной телячьей коже, ныне был мертв.

— Не повредите печать.

Сложенная прямоугольником велень была для верности опечатана дважды — прошита по краю шнуром и скреплена красным воском, на котором стоял оттиск кольца Уильяма.

Она потерла большим пальцем печать с трещинкой в месте, где меч Редингтонов пересекал раскрытую книгу, затем осторожно поднесла пергамент к огоньку свечи и осмотрела его на просвет.

— Кажется, все в порядке, — сказала она, возвращая ему послание.

Он спрятал его за пазуху и взял ее за плечи, не давая отвернуться. Она пахла сладким ароматом недавнего сна.

— Ника, признайтесь. Это вы его написали.

Ее глаза сверкнули знакомым вызывающим блеском.

— Он просил меня никому не говорить.

Даже вам. Невысказанные слова больно ранили. Почему Уильям не доверился ему до конца?

Она, должно быть, заметила, что он вздрогнул, и погладила его по руке, словно залечивая рану.

— Он очень вам дорог, да?

— Я был для него братом, ближе данного Господом.

Даже в полумраке было видно, как она побледнела при упоминании Ричарда.

— Ника, скажите, что там написано, — настойчиво потребовал он, сжимая ее плечи, но она только покачала головой. — Прошу вас.

— Не могу. — Взглядом она умоляла его понять. — Я обещала.

Я хочу попросить тебя еще об одном, Гаррен. Присмотри за нею. Он согласился, но хорошо ли сдержал свое слово? Гаррен вздохнул.

— Хорошо. Пускай ваш секрет остается секретом.

Отпускать ее не хотелось. Взяв полные пригоршни ее медовых волос, он пропустил их сквозь пальцы. Она расправила плечи.

— Я должна признаться вам о другом.

Он отпустил ее волосы.

— Если хотите исповедаться, разбудите монаха. — Выслушивать очередные признания о нарушенных постах было выше его сил.

— Когда вы смиритесь с тем, кто вы есть?

Дьявол или Спаситель. Целиком она его не воспринимала.

— Когда вы смиритесь с тем, что я не такой?

Отблеск свечи ласкал ее щеку.

— Но мое признание касается вас.

Тлевшее в животе желание познать не только ее тело, но и мысли, переросло в острую потребность.

— Что ж, — пророкотал он. — Тогда я его выслушаю.

— Отвернитесь и не смотрите на меня, пока я буду говорить.

Я дьявол, а не святой! — рвалось у него с языка, но когда ее спина прижалась к его спине, он онемел. Под кожу проник жар ее тела, и под осуждающим взором Богоматери он ощутил себя мучеником, приговоренным к сожжению на костре.

— Теперь спросите, в чем я хочу признаться.

— В чем… — Слова камнем застряли в глотке. — В чем вы хотите признаться? — Пара-другая молитв, несомненно, искупит любые ее прегрешения — кроме тех, что она совершит с ним.

— Я думаю о вас по ночам.

Гаррен стиснул кулаки в попытке обрести над собою контроль.

— И что же?

Она развернула его кулаки и переплелась с ним пальцами.

— Я лежу в темноте и представляю, что вы лежите со мной рядом.

Он неловко повел бедрами, чтобы стало свободнее в шоссах, которые под напором плоти угрожали треснуть по швам.

— Ника…

— Погодите. Еще рано отпускать мне грехи.

— Я вообще не могу этого сделать.

— Это должны сделать или вы, или Господь.

На алтарь упала капелька воска. В дрожащем свете свечи раскрашенные синим глаза Богоматери блестели слезами. Я спас ее, Боже, подумал он, ошарашенный силой заполонившего его гнева. Ты ее не получишь.

— Тогда я.

Ее ладони слегка вспотели.

— Я чувствую на себе ваши руки. Представляю, как вы меня трогаете. Однажды я даже… — Она сжала его пальцы. — Однажды я трогала себя и мечтала, чтобы это были вы.

Из него будто вышла разом вся кровь.

Стоя с расставленными ногами, он, до предела твердый, беспомощно уставился вниз, не в силах совладать с тем, как отзывается на нее его тело.

— Где?

— Одну руку я положила на грудь, а вторую… — ее голос, казалось, вещал у него внутри, — вторую себе между ног.

Мир резко остановился. Тело закричало от желания. Он страстно захотел обнять ее. Осыпать ее ласками. Овладеть ею. И, пока не поздно, оставить. Пока у него есть на то силы. Пока Господь не успел ее отобрать.

Она ощутимо ослабла, опустошенная своим признанием, и ее ладошки выскользнули из его рук.

— Гаррен, что все это значит? Что мне делать?