Дева и плут

— Он славный. Согревает мне ступни по ночам и нутро по утрам. Гнет спину на работе, но не чурается веселья. Характер у него покладистый, но я, конечно, свое место знаю, — закивала она головой. — И я не представляю себе жизни без мужа. В этом я со Вдовой согласна.

Доминике хотелось спросить, что она чувствует наедине с Джекином. Начинает ли ее тело таять, едва он до нее дотрагивается? Ощущает ли она, что их души связаны незримыми узами?

— Мне показалось… — она с трудом подбирала слова, — вы дарите друг большую радость.

Джиллиан еще пуще зарделась и огляделась по сторонам, словно опасаясь, что их могут подслушать.

— Ты увидала то, что не предназначалось для чужих глаз. Но да, в этом нам повезло. Нас до сих пор бросает в жар друг от друга.

— Но ты же знаешь, что это грех. Вам не боязно за свои души?

— Наш священник тоже учит, что это неправильно, но ведь Господь сам сотворил желание. И, вестимо, не без причины.

Доминика еще раз очинила перо и макнула его в чернильницу. В ее жизни могло быть только одно: или письмо, или это самое желание к Гаррену. Иметь и то, и другое разом ей не суждено.

— Что вы с Джекином хотите попросить у Ларины?

Джиллиан опустила голову и уставилась на колени.

— Ребенка.

Значит, несмотря на свою любовь, Джекин и Джиллиан были sine prole. Бездетны. Насколько Доминика разбиралась в предмете, со своей стороны они помогали Господу как могли. Значит, Джиллиан, скорее всего, бесплодна. По ее спине пополз холодок. Воистину им может помочь только чудо.

— Напиши, чтобы родился мальчик, — сказала Джиллиан.

Homo— вывела Доминика. И, оглядев написанное, на всякий случай уточнила — non femina.

— Что-нибудь еще?

Лист не был заполнен и наполовину.

— Здесь еще полно места. — Джиллиан оглядела лист и задумчиво похлопала пальцем по губам. — Попроси алое платье. И к нему золотое колечко с рубином.

Это больше походило на список подарков на Двенадцатую ночь, нежели на прошение пилигрима.

— Ты думаешь, стоит совершить паломничество, и Господь одарит тебя всем, что попросишь? — Они и за десять лет не скопят денег на такое платье.

— А как же иначе? — удивилась девушка. — Таков уговор.

— Но тебе все равно придется трудиться. Выращивать овец, рожать детей…

Джиллиан неловко заерзала.

— Лучше всего у меня получается трудиться в постели. — Она повела плечами. — Бог даст, никуда не денется.

Такой слепой веры Доминика не встречала даже у монахинь.

— Иногда Богу требуется помощь самого человека.

— Мы свое дело уже сделали — приняли паломничество. Теперь черед Бога. О, напиши еще про золотую цепь.

— Золотую цепь? — Ника заново ощутила тяжесть цепи, которую она примеряла, и пальцы Гаррена рядом со своими грудями.

— Да. — Джиллиан хихикнула. — Джекин хочет, чтобы я надевала ее в постель и носила голышом. Мы не сказали об этом священнику, когда спрашивали разрешения сходить в паломничество.

— Господь не всегда отвечает на наши молитвы так, как мы ожидаем, — сказала она, подражая сестре Марии, однако куда более едким тоном.

— Ты говоришь так, будто в тебе нет веры.

— Разумеется, есть. — Она отмахнулась от назойливого роя сомнений.

— А чего ты сама хочешь от Господа?

— Из мирских благ — ничего. Я хочу стать монахиней.

Язык внезапно споткнулся на привычных словах, и Доминике стало стыдно. Чем она лучше Джиллиан, когда точно так же самонадеянно верит в то, что Господь исполнит любое ее желание? Что это — вера или гордыня?

Джиллиан уважительно округлила глаза.

— Прости, я не знала. Тогда, понятно, вера в тебе есть. Но по мне такая жизнь хуже тюрьмы.

— О, для меня нет ничего желаннее. — Она вспомнила Редингтонский монастырь, такой маленький и такой родной. Крошечный дворик. Скрипторий, где она училась писать под присмотром сестры. Кусочек неба в оконце ее кельи. Кому-то такая жизнь и впрямь могла показаться тюрьмой.

— Некоторые, знамо дело, и в браке живут не лучше. — Джиллиан постучала по листу. — Напиши все-таки про цепь.

Aurum — дописала она о золоте и задумалась, какие желания вошли бы в ее список. И поняла, что перед полуночным свиданием с Гарреном уже не уверена ни в себе, ни в своих желаниях.

Кроме одного: вновь оказаться в его объятиях.

Глава 16

По часовне призраками расползались монашеские песнопения. Лежа ничком на жестком полу, Гаррен притворялся, что молится, а сам ждал, когда, наконец, закончатся эти завывания. На месте Доминики он бы никогда не выбрал для встречи такое место. Устраивать свидания в храме Божьем казалось кощунственным даже ему, неверующему.

Колонны, взмывая ввысь, поддерживали невидимый в полумраке свод, где голодным стервятником притаился Бог, как и много лет назад, когда Гаррен, еще подросток, прижимался щекой к холодным камням и молился о своих родителях. Но они все равно умерли.

Угасла последняя нота, а с нею и последние солнечные лучи. Покорной поступью монахи направились к лестнице в дальнем конце нефа и разошлись по своим кельям. Гаррен остался в сумеречном безмолвии один. Царапнув по полу реликварием, он встал.