– О чем ты говоришь, старик? Забыл, кто я?
– Я-то помню, а вот ты, верно, позабыл чегой-то.
Седой уже собирался что-то напомнить Ворчуну, как тот, вдруг, побелел и протяжно застонал, с шипением сблевывая пену. Его глаза закатились, а лицо смялось от боли.
– Опять началось,– посетовал Седой.– Что ж тебя так ломает, сердечный? Неужто так много зла успел наделать, чтобы такое наказание себе выхлопотать.
Он уже собирался оставить больного, пока припадок не сойдет, но тот внезапно затих и уверенно сел на кровати. Его глаза были чистыми, ясными, хотя и хранили печать страданий.
– Помираю я, Седой,– грустно сказал Ворчун.– И боязно мне. Мучусь я и кошмары вижу.
– Так и живем ведь, чтобы терпеть,– неуверенно поддержал его старик, дивясь странному просветлению того.– Ты б лег...
– Ухожу я,– ответил больной и повернулся к Седому лицом, по которому текли слезы.– Совсем ухожу. Последние минуты мои, а что и сказать не знаю. Всю жизнь только и говорил, а ни одного путного слова. Ни одного стоящего дела не свершил – только ерунду всякую.
– Не всем же ж святыми быть и добро творить. Мы ж люди живые.
– Давай я тебе повинюсь. Давай, простишь меня за всех.
– Бог с тобой, Ворчун. Не служитель я бога,– попятился старик.
– Что за ерунда такая?– заплакал Ворчун.– Почему так все обернулось? Я ж по-другому представлял.
И вдруг он изумленно застыл, глядя в окно:
– Седой! Ангел летит! Я вижу ангела! Меня простили! Открой окно, впусти его! Открой!
С этими словами он затих навсегда.
Ворчун упал на кровать, и лицо его светилось радостью, словно умер он не в муках, а в радости. Старик накрыл ему лицо тканью и, прихватив свечу, молча удалился вглубь комнаты. Ему даже в голову не пришло обернуться к окну, куда смотрел покойный в последние мгновения жизни.
За окном, в ночи над городом парила гигантская бабочка со светящимися изумрудными крыльями. Она завершила таинство и несла последний вздох советника Титка, одной из его версий – клона, который не успел распробовать жизнь, но вкусил смерть до самого ее дна.
И была эта бабочка невероятной красоты...
*****
Сны бывают разные, глубокие и поверхностные, тревожные и легкие, но пробуждение бывает всегда. Стоит открыть глаза, и явь берет свое, очерчивая грань между сном и реальностью. А потому Ольга, лишенная сколько-нибудь заметного перехода к бодрствованию, была обескуражена. Она видела сны, раскачиваясь на волнах фантасмагории, она спала, но в какой момент это все вплелось в реальный мир, не знала. Перед ней встала неразрешимая проблема – отделить вымысел от правды, узнать, что из пережитого происходило с ней на самом деле.
– Вы засвидетельствовали?– придурковато улыбаясь, спросил Гранкович.– Вы помните мою смерть?
Она промолчала.
– Я знал, что не сошел с ума,– заявил тот и неприятно засмеялся, выдавливая из себя хрипы, похожие на смазанный кашель.
От него дурно пахло, а лицо светилось безумием. Слюна перепачкала его подбородок, и при попытках разговаривать вязко хлюпала в уголках губ. Вытаращенные глаза готовы были вывалиться из глазниц, и их удерживали только опухшие веки.
Змей был отвратителен как никогда.
Ольга вспомнила, как он тащил ее на себе через город, постоянно что-то бормоча под нос. Она вспомнила сковывающую слабость и его попытки ухаживать за ней. Это не было сном, как и все, что происходило до того. Она прыгала по крышам домов как кошка и карабкалась по отвесным стенам – и все это было...
Женщина поморщилась, отказываясь верить самой себе, и оживление на ее лице было замечено Гранковичем:
– Вижу, Вам полегче. Вы должны жить, чтобы свидетельствовать меня. Думаю, мы теперь всегда будем рядом.
Он опять кашливо засмеялся, и Ольга закрыла глаза: земля плыла под ней.
– Я бы сказал, что Вам здорово повезло. Какова вероятность того, чтобы я мог случайно наткнуться на Ваше красивое тело в этом гадючьем городе? Роскошное тело... Но Вы же понимаете, что везения не существует, как и самой случайности. Все закономерно! Все вытекает одно из другого... Я Вас спас, помог, но иначе и быть не могло!
Ольга лежала на полу теплого сухого помещения и ощущала вокруг себя вибрацию и давление. Это была трансформаторная будка! И теперь были объяснимы и вибрация, и несносное гудение, и природа давления...
– Вы в трансформаторной будке,– угадал ее мысли Змей.– Здесь сильное магнитное поле, и никто Вас тут никакими приборами не засечет. Смешно сказать: во всем городе нет света, а эта будка сама себя отапливает, подсушивает – создает микроклимат для полноценной работы. Люди до смерти замерзают по ночам, а эта тварь тут греет себя из каких-то аварийно-резервных источников... Я здесь хорошее гнездо свил. Захотите пожить со мной – милости просим. Тем более что Вы уже мое теплое ложе примеряете, обживаете, так сказать...
Ольга ожидала очередного приступа смешливости, но Гранкович вдруг впал в задумчивость, отвратительно шевеля губами. Пауза начинала затягиваться.
– Мне надо срочно...– заявил он, вскочив с колен.– Я.. Я потом зайду.
Змей поспешно выскочил на улицу, аккуратно прикрыв за собой дверь.