Deus ex machina. Бог из машины

       Женщина запрокинула вверх голову так, чтобы гортань выровнялась, образовав прямую линию от легких, и, набрав в грудь воздух, закричала. Ее крик услышали все в здании и еще многие, находившиеся далеко от того места. И почти все холодели от ужаса, вслушиваясь в него. Но сама она внимательно изучала эхо, которое торопливо отражалось от препятствий и возвращало звук, рассказывая все о том, что встретило на пути. Так Ольга узнала о существовании поблизости лифтовой шахты, уходившей глубоко под землю, в подвалы небоскреба. Она без труда отыскала ее и раздвинула створки наружных дверей.

       Перед ней был пустой колодец с двумя парами рельсов по бокам для аварийного тормоза. Именно этими неудобными выступами ей и пришлось воспользоваться. Чуть ниже в стене проявилась своеобразная лесенка, и спуск пошел легче. Услужливое эхо продолжало доносить окрики военных, которые попытками координировать друг друга создавали неразбериху.

       Ольга поняла главное: кто бы не следил за ней, он вел наблюдение сверху, а потому мог определять точно место ее расположения только по горизонтали, но не имел никакого представления о том, на какой высоте или глубине она находится. Мазур оказался прав: за ними, а именно за ней, следили, скорее всего, со спутника.

       У небоскреба был собственный выход к линии метро, и женщина смогла перебраться в лабиринты подземки. Она не шла наугад, хотя и не отдавала себе в том отчет. Ее вело новое чувство, которому не было названия, которое невозможно было рассмотреть на фоне мишуры неизвестных ранее ощущений.

       Ольга направлялась к Убежищу...

       Когда она, наконец, нашла выход наружу через одну из вентиляционных шахт, силы оставили ее. Мелкий дождь ласково щекотал лицо, сбивая с него жар, а влажная земля, в которой утопала спина, казалась мягкой как пух. Женщина лежала неподвижно и не могла себя заставить даже повернуть голову. Ей было хорошо, спокойно, влекло в сон. А погоня, преследование военных больше не были важными. Она сделала все возможное и теперь наслаждалась слабостью, уступив усталости, которая сама обо всем позаботится. Не было холода, не было угрозы, не было боли...

       Ольга заснула так спокойно, как это можно делать только в безмятежном детстве, укладываясь в солнечный летний день под опекой родителей, когда убаюкивает разноголосое эхо дворика, звонкие трели птиц и запах душистых трав, а солнечные зайчики игриво пробираются в зашторенное окно и падают прямо на лицо, нежно его согревая...

                *****

       Ворчун умирал.

       Он понимал это, но не хотел признавать. Странный недуг свалил его в самый разгар битвы и, казалось, поразил не только тело, но и всю жизнь, все его планы, мечты.

       – Седой,– зашипел он, приподнимаясь на кровати.– Седой!...

       – Да здесь я,– устало ответил старик и вышел в круг света, образованный лепной свечой.– Чего неймется? Спал бы да другим покой дал.

       – Как ты смеешь? Где все?! Где Рох, советники?

       – Да уймись,– смиренно продолжал старик.– Вдвоем мы остались. Даже гвардия твоя разбежалась. Двое нас.

       – Ты лжешь! Предатель!

       – А почто мне лгать? Я тебе кажный раз, как ты очинаешься, все по новой рассказываю, а ты мне всяк грозишь. Обещал живым в навозной яме закопать. И что это ты так осерчал да вызверился?

       – Что со мной?

       – А кто его знает,– старик склонился над больным и стер испарину с горячего лба.– Хворь завсегда к людям цепится. И ей дела нет, большой ты человек или маленький. Переходишь свое и снова на ноги встанешь.

       – Что? Что происходит?– загорелся Ворчун.– Где все?

       – Ну, так слушай,– спокойно начал Седой, словно готовился рассказать сказку непослушному малышу перед сном.– Казнил ты семерых офицеров и пошел войной на своих врагов. Большое у тебя было войско, с танками и вертолетами. Нашумел ты...

       – Старик! Ты б еще с детства моего начал! Что было после того, как меня ранило?

       – А никто тебя не ранил. Это хорошо, что чего-то ты припомнил, а то в прошлый раз с похорон пришлось рассказывать. А насчет ранений – это ты наснил себе чего-то. Худо тебе сделалось, когда днем на крыше командовал. Ты, как упал, так все порешили, что помер. Удар, мол, случился. Как я им не кричал, что ты живой, никому и дела не было.

       – А Рох?

       – Его ты к тому времени приговорил к смерти за измену, что он сбег с федеральными солдатами прямо из сражения да еще две сотни увел.

       – Так он мертв?

       – От чего ж мертв? Живее живых. Я ж сказал, что сбег. Ты давай или слушай, или сам говори, а то дело уже к утру идет: мне б самому поспать чуток.

       – Ладно, Седой, говори,– смирился Ворчун.

       – А чего говорить? Сказано уж все. Только ты упал, как все они разбежались.

       – И штаб?..

       – И штаб. Говорю, все. Тут почти сразу война началась. Толком и не разберешь, кто с кем завязался. Вроде, военные против военных, а порой и штатские промеж собой. Твою маленькую войну съела чья-то большая. Вот мы с тобой и остались: ты, больной, да я, старый. Бежать нам мочи нет. Стащил я тебя под крышу да вот жду, пока оклемаешься.

       – Что же это делается?– застонал Ворчун.– Ведь не должно все так закончиться.

       – А ты не горюй зря – все уже кончилось. Думай про то, что будет, а не было. Жить надо.