Детство в девяностых

Даша ехала в маленьком трясучем автобусе-пазике мимо родных полей и лесов, и с удивлением отмечала, что её больше не укачивает и не тошнит от дороги, как два года назад, когда она с дедом Лёшей и бабой Нюрой на этом же самом автобусе ехала в Москву. Какой же маленькой она тогда была! А сейчас — уже почти ростом с маму, и совсем скоро её перерастёт.

Да, вот и пролетели эти долгожданные два года… Столько всего произошло, и чувствует Даша, что она стала уже совсем другой; что за эти два года, проведённые в Москве, повзрослела она на целую жизнь…

С замиранием сердца она соскочила с автобуса, жадно вдыхая тот самый деревенский запах скошенного сена, навоза и парного молока. Да, здесь всё осталось то же самое — те же ветхие деревянные избушки с резными наличниками на окнах; те же покосившиеся от времени скотные дворы. Те же петухи орут на заборах, хлопая крыльями; те же гуси, деловито крякая, спешат на водопой к подёрнутому ряской пруду. И те же бабушки-старушки, сидя на завалинках в своих неизменных галошах, тулупах и платках, с любопытством взирают на приехавших.

Вот и заветный дуб с тарзанкой… Возле него, как и тогда, шумят и толкутся дети. Только нет среди них уже Дашиных былых подружек и друзей. Другое поколение уже играет в эти игры, и Даша вдруг поняла, что эта страница в её жизни перевёрнута навсегда…

За зарослями ветлы, наконец, показалась изба бабы Нюры. Каким маленьким и дряхлым выглядел теперь этот дом! Даша бросила взгляд на крыльцо деда Игната, на котором, бывало, сидела Кристина, а Даша читала ей свои стихи. Теперь крыльцо это покосилось, а к полусгнившим ступенькам было не пробраться сквозь толщу репейника и давно не кошенной крапивы.

С другого крыльца, кряхтя и опираясь на палку, вышла баба Нюра. Она ещё больше постарела и, как показалось Даше, усохла и стала меньше ростом.

— Какая большая выросла… Прям невеста… — глядя на Дашу, прошамкала баба Нюра беззубым ртом.

Она троекратно, по обычаю, расцеловалась с Дашиными родителями.

— Ну, ташшите тюки на мост да идите в избу… Энти-то спят ишшо…

— Ба, а почему у деда Игната так крыльцо заросло? — спросила её Даша, — Не косят они его, что ли?

Баба Нюра не сразу ответила, уставившись в пространство выцветшими глазами.

— Помер он, Игнат-то… В позатом году аккурат на Сретение схоронили…

— А тёть Наташа?

— В город подалася.

Невесело стало Даше от этих новостей. Хотела было спросить у бабы Нюры про Володьку, но так и не решилась. Да и что баба Нюра могла про него знать? Дембель-то только в сентябре у него будет…

Даша поймала себя на том, что при мысли о Володе ей почему-то становится неловко и неприятно. Словно испоганена, навсегда загваздана чем-то нехорошим та прежняя, чистая ниточка, что связывала её ним.

Она поморщилась и поспешила переключить свою мысль на другое. Видимо, понимала в глубине души, что сама, своими же руками, по глупости замарала любовь свою…

Глава 56

Помимо Даши и её родителей, в доме бабы Нюры, как всегда, собрались и другие её дочери. Приехали, как обычно, тётка Людмила с Лариской, правда, уже без дяди Лёни. Тётя Люда уже второе лето подряд неохотно и с затаённой злобой в голосе говорила, что он в рейсе и что ему не дают отпуска; но все молчаливо догадывались, что произошло на самом деле, и что из этого «рейса» он теперь уже вряд ли когда-нибудь придёт.

Валентина тоже находилась в деревне — с маленькой годовалой дочкой Сонечкой. Сонечка ходила в памперсы и хныкала днями и ночами, никому не давая толком выспаться, чем вызывала глухое раздражение окружающих.

Особенно выбешивалась тётка Людмила. Когда ребёнок капризничал особенно громко, Людмила шипела на Валю с перекошенным от ярости лицом:

— Слушай! Заткни свою писклю! А то я её об стенку расшибу!!!

— Только тронь моего ребёнка! — кричала Валя со слезами в голосе.

Однажды конфликт достиг своего апогея. Под громкие вопли Сонечки Людмила и Валентина набросились друг на друга с кулаками, вцепились друг другу в волосы.

— Гадина! Сволочь! Ты мне всю жизнь поломала, зараза!!! — зверем ревела Людмила, валтузя сестру, как крысу.

— Пусти!!! — плакала Валя, — Это ты сломала мне жизнь, это из-за тебя я мать-одиночка!..

— Шлюха ты, а не мать-одиночка! И ребёнок твой выблядок!

— Рот свой поганый закрой!!!

Рассвирепев, Людмила повалила её на кровать, начала душить. Баба Нюра, наблюдавшая эту сцену, вжалась в угол, плакала, беспомощно махая руками:

— Да что ж вы такое творите-то, ироды! Бога вы не боитеся!

Людмила отпустила руки от сестры, задыхаясь, зло прохрипела:

— В тюрьму из-за тебя, суки, садиться не охота…

Лариска сидела на крыльце, плакала, уткнувшись лицом в коленки. Даша стояла рядом, машинально ковыряя ботинком землю по детской привычке.

— Теперь я понимаю, почему мама не по любви замуж выскочила… — пробормотала она.

— Да не существует её, любви этой, — отвечала Лариска, шмыгая носом.