Ребята всерьёз уверовали в Эльбрус, теперь все разговоры в отрядной вертелись вокруг горной темы – обвалы, заносы, сели – грязевые потоки, которые в зимнюю пору нам никак не грозили. Однако им не просто хотелось попасть в горнолыжную экспедицию, но и непременно вляпаться в экстрим. На их лицах во время таких разговоров появлялось специфическое выражение – суровости и непреклонного стремления к цели. Потом, неизвестно откуда, они усвоили манеру лихо присвистывать, жестикулировать (дескать, «нам всё по фиг, это вмиг»), а некоторые даже ходили вразвалочку, широко расставляя ноги – словно пьяные матросы из старых фильмов про анархистов и гражданскую войну. И какое это имело отношение к тренировкам по горнолыжному спорту, бог весть…
Погода теперь не очень благоприятствовала нам – почти весь конец ноября, благополучно начавшийся с мороза и снега, дождило, а в декабре, когда, наконец, и настала настоящая зима, ударил запредельно сильный мороз. Но даже каверзы погоды не охладили наш пыл, хотя некоторые ночёвки мы и проводили в активном вынужденном бодрствовании – по причине жуткого холода не спали, а кимарили…
Однажды, во время одной такой ночёвки, мне привиделось или приснилось огромное пламя, в самую середину которого я всё время норовлю залезть… Мёрзли мы жутко, но, к счастью, никто не обморозился. И даже лёгкой простуды не было. Что ещё раз показало нам, какими неисчерпаемыми ресурсами обладают даже очень хилые организмы.
Конечно, высоты, которые мы брали на наших совсем не горных лыжах, были смехотворными. До этого на лыжах мало кто из моих детишек вообще стоял чаще одного раза за зиму. С кряхтеньем и сопеньем мы едва-едва вскарабкивались на холмы и пригорки чуть выше железнодорожной насыпи, но всё-таки кой-какой опыт накапливался. И главное – мы привыкали к преодолению трудностей, и делали это все вместе, всем своим только-только нарождающимся коллективом. Дети с энтузиазмом постигали доселе чуждый им опыт активной бескорыстной взаимопомощи. И для нашего общего дела это было очень полезно – помимо Эльбруса. Дети не ныли, не просили послабления. Даже не курили в походе, хотя я знала, что курят или покуривают многие. К работе уже не относились, как к постылой обязанности, даже когда надо было чистить и отмывать котелки и плошки в ледяной воде – горячую экономили – всё-таки костёр не газовая плита. Да и с топливом не всегда везло, лес под Москвой регулярно чистили, так что валежника было негусто. Дежурные, вставая по «будильнику туриста» (это литровая кружка чая на ночь) часа в четыре, вылезали из палатки и, всячески бодрясь и хорохорясь, буквально руками разлепляя спящие глаза, брели в лес отыскивать хворост – почти всё, что готовили с вечера, сжигали ночные дежурные (к тому же, время от времени, самые мерзляки вылезали из палаток, чтобы отогреться и… спать дальше).
И вот эти не выспавшиеся и продрогшие до мозга костей детишки мужественно бродили по окрестностям в поисках хвороста, да ещё при этом весьма громко распевали «походную»: «Ты не бей кота по пузе…»
Глава 18. Операция «Кавказ»
Как-то перед самым Новым годом пригласила меня к себе Людмила Семёновна и неспешно так, «с заходом», говорит:
– Видите ли… Только вы сразу не расстраивайтесь… Ну вот – уже и нюни…
Хуже, чем дети, правда!
– А что случилось? Нельзя ли ближе к делу? – спросила без обиняков.
Я, верно предчувствуя какую-то глобальную пакость, припасённый за пазухой камень в огород нашего отряда, вся напряглась, готовясь отразить атаку. Наверное, мои глаза так яростно сверкали, а голос так отчаянно дрожал, что Людмила Семёновна благоразумно замолчала, решив, что вот-вот может разразиться истерика.
Но – дудки!
Это не было предвестником истерики – я уже неплохо натренировалась сдерживать эмоции на самом последнем пределе, возвращать навернувшиеся, было, слёзы обратно… Это был сигнал готовности к обороне, но не всегда наши обидчики это понимали – на свою беду.
Истерики не будет – перетопчетесь, господа!
А будет всего лишь адекватный ответ, и к нему вы, скорее всего, совсем не готовы. Что определённо увеличивает наши шансы на победу.
Такова наша тактика.
По тому, как она трусливо суетилась, я поняла: готовится пакость солидных размеров, удар будет нанесён под самый, что называется, дых. Она приторно-ласково смотрела – то на меня, то на папку приказов, лежащую на столе, то хваталась за пресс-папье из мрамора, изящно украшенное чудесной бронзовой фигуркой… Она словно подсказывала, что если грохнуть этой штуковиной об пол, будет полный порядок.
Я молчала.
Однако беспредельно затянувшаяся пауза её скоро утомила.
– Ну вот что, – сказала она буднично, – поездка на Эльбрус не состоится.
– А дети? – только и смогла произнести я.
– А дети… дети поедут на каникулах в зимний лагерь, – сказала она, спокойно и равнодушно, положив, наконец, пресс-папье на место.
– Не пойдёт.
– Как это? – возвысила голос она.
– В зимний лагерь, я так понимаю, поедут не все, а те, что не поедут, отправятся на отдых небольшими группками?