Читаем Детский дом и его обитатели полностью

Это чтобы похвалить перед начальством.

– Я? Ну, ясное дело, «первый».

Гордо так отвечает, да ещё и по сторонам посмотрит…

За честь отряда стояли горой:

«Мы из «первого» – стало своеобразным паролем».

Теперь они чрезвычайно ревностно относились к тому, что говорят о нашем отряде. И не дай бог, кто-нибудь скажет о нашем отряде плохо! И сколько я ни убеждала детей, что критику в свой адрес надо воспринимать спокойно, а похвалы – равнодушно, темперамент наших детей хлестал через край, когда кто-то где-то неосмотрительно ронял недоброе слово о нас. Разборки начинались незамедлительно.

«А пусть не брешут!» – вот и вся терпимость к критике.

Что же касалось похвал, то, к их чести будет сказано, говорили чаще так:

– Я здесь при чём? Это наш первый отряд.

Удивительное дело, но без всяких внушений, без нотаций, появилось в их душах чувство гордости за родной коллектив. Причём радовались намного больше, когда хвалили именно отряд, чем кого-то лично. С Пучком, самым вежливым и старательным воспитанником, учившимся, к тому же, без троек, был такой случай в школе. После получения дневников с оценками за вторую четверть я обнаружила, что Пучок стал «хорошистом». Сказала об этом завучу – не ошибка ли? Говорит, нет, не ошибка, и его даже хотят поощрить по этому поводу – дать грамоту и ценный подарок. И даже очень ценный – транзисторный приёмник. Когда сказали об этом Пучку, он вежливо поблагодарил, потом сказал завучу:

– А можно другое?

Недоумение и удивление вызвал этот вопрос.

– Что именно ты хочешь? – сердито спросила завуч.

Он долго мялся, потом сказал:

– А можно, чтобы вы написали в роно… благодарность нашему отряду?

Завуч даже не сразу поняла, чего же он хочет. Потом выяснилось, что таким образом Пучок надеялся помочь нам «снять выговор». Выговора, вообще-то никакого не было. А было заключение педкомиссии о нашем отряде:

«Низкий уровень воспитательной работы…»

Особой критике и бичеванию, после сокрушительной критики нашей фотогалереи, был подвергнут также «Спектр». Но до него мы ещё дойдём.

<p>Глава 19. Зря ищете. Всё равно без толку</p>

Близилась весна, а с нею – новые заботы. Главная – как удержать бегунов. Пригреет солнышко – только пятки засверкают. В начале апреля пропал мой любимчик – Ханурик. У родных его не было, обычно он бегал туда.

– В землянке надо искать, за стройкой, – посоветовал бывший воспитанник Голиченков. – Там Дёготь и Рыжий.

Погода – снег с дождём. Со мной, как всегда, идёт Борис. После случая с пощечиной его стали звать Солидатский Брат. Бодро направляемся через стройплощадку. Моросил мелкий, противный дождь. А мы всё плутаем. За стройкой – канава. Посередине колышется утлый плотик. Подогнали к берегу палкой. Вот и на другом берегу.

– Где-то они здесь должны быть, – утешает меня Солидатский Брат, сам весь мокрый, бррр….

И тут прямо из-под земли дымок. Тонкий, в шнурок, и, не знай мы о существовании землянки где-то здесь, поблизости, ни за что бы не догадались, что это и есть убежище. Внимательно разглядываем убогое пристанище. Ну и нора! Да это же обычная яма, сверху закрытая досками и засыпанная землёй! Сбоку, прикрытый ветками, лаз – в полметра. Ровненькими скосами вырыты ступеньки. Осторожно заглядываю вниз. Сквозь дым видны силуэты обитателей землянки. Их двое. А, ладно, была не была…

– Тук-тук, хозяева! А к вам можно? – очень вежливо спрашиваю я.

– Кто такая? – без всякого политеса спрашивают они.

– Воспитательница Олега… Ханурика знаете? Можно к вам? А то от холода умереть не долго.

Пауза. Потом:

– Залезайте.

Голиченков остаётся сторожить лаз. Закручиваясь винтом, отважно спускаюсь в Аид. От дыма щиплет глаза и горло дерёт. Как они тут сидят сутками? Просто жуть… Спрашиваю:

– Скажите, ребята, а про Олега вам что-нибудь известно? Отвечают:

– Это у ментов надо спрашивать.

– Мы ж не легавые.

Молча разглядываем друг друга. Что этих-то гонит из дома? По виду домашние. Мои, детдомовские, к своим пьянчужкам рвутся, а эти – от благополучных, похоже, родителей. Вот разберись тут, кому чего для счастья не хватает. Землянка сделана добротно, можно сказать, со вкусом. Стены украшены "произведениями искусства" из сухих листьев, веток и сучков. На полу плетёный коврик. На ногах валенки – сменка. Во устроились! Печурка топится по-чёрному, кипит котелок. Картошку варят, я сглотнула слюну. Спрашиваю, подавляя голодный спазм:

– А что, так картошкой и питаетесь?

– Зачем? – вальяжно объясняет Рыжий. (Второй – Дёготь, так они друг друга называют.) – Не скажите. Живём как короли. Хлеб из булочной, там самообслуживание, вот мы и… того.

– А колбаса из "Диеты", ну, сыр ещё, масло, конечно. По мелочам всё можно вынести. Только часов в шесть надо идти, когда народу много. Для понта можно за пакет молока заплатить.

Он, прищурившись, смотрит на огонь. Косая чёлка разбросана по крутому, совсем детскому лбу.

Перейти на страницу:

Похожие книги