Детский дом и его обитатели

Ведь если что-то долго и глупо запрещать вопреки здравому смыслу, притягательность «запретного плода» возрастёт многократно. Внутри подопечного уже будет сидеть в полной боевой готовности анти-мнение. И стоит лишь в один прекрасный момент снять запрет, как оппозиционер явится миру «естественным путём». И вот он уже во всеоружии общественной поддержки, что тоже совершенно естественно. Догадавшись об этом во время, я старалась, чтобы даже самая бредовая идея, зародившаяся в чьей-либо забубённой головушке, изживала себя явно, прилюдно.

«Ну, хорошо, делай так, как ты хочешь, только сначала подумай о последствиях. И помни, за всё, что случится, несёшь ответственность только ты».

И постепенно у детей выработалась привычка обдумывать свои действия. Прикидывать, какие могут быть результаты. А это ставило их перед осознанной необходимостью советоваться со мной – они уже не страшились давления с моей стороны, его просто не было изначально, не было ещё очень долго – до наступления критического момента. Они уже знали, что если их желание не совпадает с моим мнением, я не буду грубо требовать сделать так, как я хочу. И теперь они ходили ко мне за советом по любому поводу. Так что на самом деле контроль за детьми не только не был ослаблен, но и, наоборот, стал почти тотальным – без моих усилий.

Был ли у нас в то время уже коллектив? Не знаю.

Коллектив начинается там, где уже господствует слово «должен». Этого пока не было. Потому что долг – это осознание необходимости жить, соизмеряя своё личное с общими интересами. Без этого ни личности, ни коллектива не получится, как ни бейся.

Вот как раз в этот период, когда в нашем отряде кое-что стало только-только проклёвываться в этом смысле, к нам и зачастили с визитами всевозможные энтузиасты.

Про педучилище я уже рассказала. Вслед за училищами (мы уже расслабились) к нам вдруг пожаловал титулованный спортсмен – представился мастером спорта и инструктором по туризму. К тому же – высокогорному.

– Да где же мы возьмём горы, к тому же – высокие? В городе-то?

Я с сомнением разглядываю плотненького господинчика со значком на лацкане пиджака в крупную клетку.

– Зачем в городе? Мы в горы поедем.

– Не на Эльбрус ли? – усмехаюсь я.

– Именно.

Мне по-прежнему не очень хотелось, чтобы кто-то влезал в нашу систему – это только кажется, что чем больше «нянек», тем «глазастей» дети. На деле же тем, где работало двое и больше человек на одном отряде, «демократией» и не пахло, а если и была, то сводилась к переделу сфер влияния. Редко подбиралась воспитательская пара, в которой оба воспитателя работали бы на общую концепцию. Дети же этот «плюрализм» тонко чувствовали и беспардонно играли на противоречиях этой структуры, даже шантажируя своих педагогов:

«А она (другая) добрая, и мы её больше любим»…

Иногда воспитатели этим пользовались сознательно: если один требовательный, то другой – добренький. У Татьяны Степановны был тоже «свой метод» – он сводился к тайным посиделкам в закрытых комнатах, именно так вырабатывалась реальная стратегия и тактика тоже. Они дружили с Валей, моей предшественницей, да и теперь частенько перезванивались, ходили друг к другу в гости, короче, были нормальными «заединщицами». Суть их «метода» была в следующем: выделить небольшую группу переростков – самых наглых и циничных, приручить их, прикармливая и позволяя всякие вольности, и уже их руками «руководить» остальными детьми. По такому же принципу работала и воскресная группа. Конечно, нелегко справиться со столько пёстрой компанией – по пяти-семи человек от каждого отряда.

Валя работала ещё круче. Она брала под своё крылышко самых слабых, превращала их в отрядных сексотов. Всё это пришлось изживать, выжигать калёным железом, а дурное – весьма живучая субстанция. Но труднее было всё-таки отбиваться от жаждущих «творить благотворительность». И невозможно порой было объяснить взрослым людям, что нашим детям не подачки нужны от богатых шефов, а чувство собственного достоинства, умение самостоятельно пробивать себе дорогу в этой жизни. Благотворительность в той форме, в которой она практиковалась в нашем детдоме, развращала и воспитанников и взрослых. Отучить детей паразитировать на своём прошлом, вот что надо было делать, но это нелегко.

А как удобно: «Я детдомовец – дайте мне! Вы должны!»

Надо сказать, что среди шефов было достаточно людей умных, тонких и проницательных. Однако переломить эту тенденцию так и не удалось. Сколько я ни обивала пороги различных инстанций с просьбой помочь нам организовать своё небольшое летнее хозяйство, чтобы дети могли активно отдыхать и что-то полезное, хотя бы для себя, делать.

Дошла до редакции журнала «Человек и закон». Меня долго посылали – из одной комнаты в другую, наконец, нашла того, кто занимался детскими домами. Разговор получился короткий и предельно конкретный: «Это сырьё второго сорта, народец с гнильцой. Поймите это и не ломитесь в открытую дверь… И не морочьте детям голову всяким там светлым будущим. Их будущее может быть только серо– полосатым».