Дети в гараже моего папы

А если на нее набросятся, хотел спросить Егор. Долбанут по голове сзади, повалят на землю, затопчут ногами, а мы останемся тут совсем одни, осиротевшие. Что тогда будем делать? Но он только спросил, с кем Буба – с Лешей же, да? Понятно. Мы можем с тобой куда-нибудь потом сходить, поболтать? Не могу тут сидеть уже, все давит, мне надо с кем-то поговорить.

О чем говорить, Гош? Мы сегодня задолбались, честно.

Что вообще на суде было?

Ленка пошла на кухню, отвернулась.

Да ничего толкового не было. Выходит прокурор, говорит, вот он обвиняемый, опасный негодяй, если выйдет, кого-нибудь убьет, или изнасилует, или на свидетелей будет давить, давайте его отправим в СИЗО. Потом Рома отвечает, типа, наш обвиняемый нормальный тип, семьянин, двое детей, все дела, помогает следствию. Там сидит судья, лысый дядька такой. Говорит, пусть в СИЗО отправляется. Всё, вся история, Гош. Но Рома потом сказал, что теперь мы можем все-таки попытаться свидания добиться и еще передать ему что-то туда.

Как папа, ты его видела?

Видела. Хреново, как еще может быть, Гош?

Он как-то высох весь, сказала мама. Она зашла и не заметила, что от двери пахнет лимоном, в руках – пакет с яблоками. Как изюм какой-то, прям уменьшился. Я не пойму, там кормят людей вообще? У Мишки же такой желудок слабый, а он там, поди, ест черт-те что.

Егор взял у нее пакет. Ленка свои отнесла на кухню сама, поставила на стол и стала разгружать. Мама выглядела лучше, чем вчера и позавчера. Она как-то подобралась, взяла себя в руки и смотрелась компактнее, как будто сконцентрировалась в одном месте, перестала расплываться. Прямо гордость берет – наконец начала вести себя как ответственный взрослый.

Футболка у Ленки на животе шла мягкими складками, и казалось, что под тканью ничего нет, только провал, вырезанное пространство. Ты ужасно похудела, сказал Егор, ты вообще ешь? Тебе делать нечего, надо докопаться до меня? Да я просто сказал. Ну вот ты просто за собой смотри, ко мне в душу не лезь, пожалуйста.

Он же хотел помочь, позаботиться. Надо будет Леше написать вечером, попросить Лене не передавать. Без папы семья развалилась, все друг от друга отделились: отсырел клей, который их соединял, или контакты отошли. Он теперь слышал Ленку как будто с помехами.

Папа теперь обвиняемый, сказала мама очень мужественно.

И все? Больше ничего? Он что-то говорил?

Егор представил папино лицо, разрезанное на куски решеткой, за которой прячут людей на суде. Он наверняка держался с достоинством, как Нед Старк среди Ланнистеров.

Говорил, ответила мама.

Мам, перебила ее Ленка.

Егор должен знать. Твой папа говорил, что ничего не совершал, что на него оказывали физическое давление, что его пытали током. Мама била указательным пальцем по столу, вколачивала слово за словом.

Это он прямо на суде сказал? Егор гордился отцом.

Нет, журналистам перед заседанием.

Ленка почему-то не глядела на маму, не гордилась, раскладывала продукты по полкам в холодильнике, повернувшись ко всем спиной. Над джинсами торчала полоска трусов. Она положила яблоки в пластиковую корзинку для фруктов прямо в пакете. Мама обычно все вытаскивала, мыла и только потом складывала. Но их дом больше не их дом, может, в нем должны появиться новые правила. Я пошла, сказала она, буду нужна, звони.

Да, сказала мама строго, будь на связи. Помни, что папе сейчас требуется наша помощь. Попробую завтра через киоск СИЗО передать ему продукты. Рома говорит, можно уже.

4

Майский наружный мир казался пластиковым. Егор вышел за Ленкой, сначала как будто дверь закрыть, но потом зашел с ней в лифт, спустился на первый этаж, и тогда она спросила: Гош, что тебе от меня нужно? Можешь меня уже в покое оставить? Я и так не сплю почти, мама мне мозги выносит, а мне же еще работать надо.

Как она может думать о работе в такой момент, когда все шатается и рассыпается, как она допускает себе в голову мысли о чем-то, кроме папы?

Можно я просто с тобой пройдусь, не могу больше дома сидеть.

Тебе надо учиться, сказала Ленка, ты понимаешь это? Жизнь продолжается, хоть ты тресни, тебе надо решить, что делать после девятого.

Не могу сейчас об этом думать.

Надо об этом думать, Гош. Посадят папу или нет, все равно надо о себе думать. Мы чем можем, тем ему помогаем.

Он правда плохо выглядит?

Они пошли нога в ногу. Сухой бордюр обсыпан сигаретными бычками, как экзотичными семечками, а пепел вокруг них – как пыльца. Вот неужели нельзя до мусорки донести, трудно, что ли, тут же два шага? У Ленки сползали джинсы, он это заметил, но ничего не сказал. С Лешей надо обсудить вечером. Егора раздражали все, кто шел навстречу и улыбался. Какого хрена ты улыбаешься, когда кому-то рядом с тобой дверь вымазывают говном? Отца выводят в наручниках? Как ты можешь радоваться, когда менты пытают кого-то током прямо у тебя под носом? Тебе совсем плевать, что в мире делается? Так ведь и Егору было плевать, пока все не случилось. Вот так, значит, только когда приходят за тобой или твоими родными, ты обращаешь внимание на ужас и несправедливость.

– Ты читала статью?