Десант на Эльтиген

Первый танк Хасанов поджег с тридцати метров. Во второй стрелять было бесполезно. Это был «тигр», он шел на окоп лбом, неуязвимый для ружья. Хасанов все-таки выстрелил и упал на дно окопа раненный. Когда он сумел встать, танк был совсем рядом. Сержант бросил по гусеницу противотанковую гранату. Вот кто спас штаб дивизии в то утро! Комдив мог планировать контратаку и выжидать для нее благоприятный момент, начальник штаба мог нацеливать авиацию на скопления вражеских войск, а командующий артиллерией — управлять огнем тяжелой артиллерии с Тамани потому, что метрах в ста от нас делал свое солдатское дело Хасанов.

На несколько минут напряжение боевой обстановки спало. Новиков вышел из капонира, остановился в траншее, вытирая платком шишковатый лоб. Я подошел к нему и молча пожал руку.

— Я был уверен, — улыбнулся он, — что огневой мощью мы превзойдем немцев.

— Хорошо работали артиллеристы. Показали прямо образец взаимодействия. Невольно сравниваешь с отлично сыгравшимся оркестром.

Новиков снова сдержанно улыбнулся.

— Люблю музыку, — сказал он. — Вы Мравинского слушали, товарищ комдив?

Подошел Бушин и доложил, что они вместе с Ильиным подготовили депешу командарму. Судя по напряжению дня, боеприпасов не хватит. Их нужно немедленно перебросить на плацдарм. «Хорошо, посылайте, — согласился я, — и припишите спасибо от всех нас артиллеристам».

Через три часа боеприпасы были на нашем берегу. Их доставили из Кроткова два катера, которые пересекли пролив под прикрытием «ястребков». Катера шли, а над ними крутились самолеты: немецкие и наши. Немцы пытались достать катера. «Ястребки» не пустили.

Потерпев неудачу в атаках на центр плацдарма, гитлеровцы спешно готовили удар по южной окраине Эльтигена. У начальника штаба картина вырисовывалась ясная: противник подбрасывает резервы на свой правый фланг; близ отметки «+7» сосредоточено до десяти танков, сюда же движутся автомашины с пехотой.

Вскоре плацдарм снова был в огне. Все повторилось сначала: «юнкерсы» шли волнами и сбрасывали бомбы. Артиллерийские снаряды и тяжелые мины рвались повсюду. У Ивакина на позициях мы видели только дым и комья земли в воздухе. Где-то там работали Модин и вся саперная рота дивизии. Трудно было поверить, что под таким огнем люди ставят противопехотные и противотанковые мины, закладывают фугасы, натягивают проволочные заграждения.

Новиков нацелил весь огонь налево и ждал.

Сначала противник атаковал крайний справа батальон Клинковского. Атаки следовали одна за другой почти без перерыва. Здесь немцы не прошли. Когда Клинковский отбивал третью атаку, разгорелся жестокий бой на берегу. Метр за метром немцы пробивались вперед. Они хотели захватить кромку берега и тем самым лишить нас всякого снабжения и затруднить использование артиллерии с Таманского полуострова.

Кромку берега держала рота лейтенанта Очакова. Я старался вспомнить, что знал о нем, но вспомнилось мало: очень молодой офицер, однажды весьма горячо выступал на комсомольском активе.

Ивакин докладывал, что рота ведет бой с танками и двумя самоходными пушками. Он говорил: «Вижу два горящих танка». Через некоторое время: «Три танка прошли траншеи. Пехоту пока удалось отсечь. Командир роты выбыл из строя».

Назревал момент второму эшелону полка перейти в контратаку на вклинившегося противника. Даю команду. Завязался жаркий бой. К концу дня и на этом трудном участке наши солдаты заняли прежние позиции.

2 ноября десант отразил двенадцать атак. Под вечер звонили из обоих полков, которые в этот день были «именинниками». Блбулян говорил: «Прошу передать благодарность артиллеристам и летчикам. Прошу так написать: «Солдаты переднего края горячо благодарят артиллеристов и летчиков за помощь». Ивакин тоже сказал: «Артиллеристами восхищены в нашем полку все». Последним позвонил Ковешников. Его полк был нынче на вторых ролях, но он хорошо провел контратаку в центре.

— Товарищ комдив! — сказал Ковешников. — Ходатайствую о награждении рядового первой роты нашего полка Пигунова. Лично видел, как Пигунов первый ворвался в траншею, четырех фашистов убил из автомата и, будучи раненным, на моих глазах зарубил еще одного лопатой.

— Сам-то он где? Живой?

— Раненый. Отведен в медсанбат.

— Большая рана?

— Сам пошел. В сопровождении товарищей.

Виниченко сходил к Трофимову и вернулся ни с чем. Поговорить с солдатом не удалось. Хирург сказал, что состояние Пигунова очень тяжелое.

— Отчего? Он же сам дошел!

— Трофимов зашивал последние швы, когда вблизи разорвался снаряд. Осколком Пигунов был снова ранен — на операционном столе. Он не стерпел, выругался и сказал: «Режьте, майор, опять мое тело. Но только скорее!»

В 20 часов я предупредил Бушина, что иду в полки к Ивакину и Блбуляну. Мне хотелось лично проверить передний край, его оборудование, систему огня. Хотелось поглядеть на людей после тяжелого дня и узнать их настроение.