Державин

Смотри, как в ясный день, как в буре,
Суворов твёрд, велик всегда!
Ступай за ним! –
Небес в лазуре
Ещё горит его звезда.

Пророчество Державина оправдалось: час Суворова пробил. Австрийские войска в Италии терпели непрестанные поражения от солдат и полководцев республиканской Франции. Получив письмо императора Франца с просьбою назначить Суворова главнокомандующим союзной армией, царь сказал своему любимцу Растопчину:

– Вот каковы русские – везде пригождаются…

В феврале 1799-го года Суворов явился из кончанской ссылки в Питербурх – исстрадавшийся, полуживой, но могучий духом, с твёрдою верой в свою победу над французами на италийских полях. Державин поспешил увидеть любимого полководца.

2

Фельдмаршал резво выбежал навстречу Державину на заснеженное крыльцо, одетый в белую рубаху с любимым нашейным крестом святой Анны под мягким отложным воротником.

– Помилуйте, Александр Васильевич, как бы вам не простыть! Ведь зима на дворе! – воскликнул поэт.

– И, братец! – целуя его в щёку, строго возразил Суворов. – Я привык на морозе водою окачиваться. И замечу: лучшее средство от ревматизма…

Как обычно, Суворов остановился у мужа своей племянницы Дмитрия Ивановича Хвостова, жившего на Крюковом канале, против Сенной площади. Кроме Державина, был приглашён первый член коллегии иностранных дел Фёдор Васильевич Растопчин[57], хитрый и ловкий царедворец, но человек с истинно русским сердцем.

Душистый щаный запах стоял в комнатах. Суворов вышел переодеться и явился к обеду в синем фельдмаршальском мундире с большим крестом святого Иоанна Иерусалимского, возложенным на него Павлом I. Подошёл к закусочному столу, выпил добрую чепаруху водки и заел редькой с постным маслицем, не переставая при этом чудить.

Державин, благоговея перед Суворовым, знал цену его шуткам, всю жизнь помогавшим великому полководцу защищаться от вельмож. Они оба были в полном смысле слова русские люди, в природе и воззрениях которых было много сходного. Оба ценили друг в друге прямодушие и благочестие. Растопчин же изумлялся каждой новой выходке Суворова, увеличивая тем его удовольствие.

Приметя, что фельдмаршал прихрамывает, спеша к обеденным столам, он спросил, в каком бою получено сие ранение.

– В домашнем, – тотчас отозвался Суворов. – Игла сломилась в пятке.

И принялся убеждать Растопчина, что был ранен в своей жизни тридцать два раза.

– Тридцать два? – поразился Растопчин. – Где и когда?

– Я был ранен, – садясь за столы, объяснил Суворов, – два раза на войне, десять раз дома и двадцать при дворе!

В горшке белым кипятком кипело варево из рубленой говядины с капустой и другой зеленью. Полководец любил еду с пылу с жару и принялся с чмоком глотать крутой кипяток, приговаривая:

– Помилуй бог, как хорошо! И шти не простыли, и ложка, хоть я не красива, а хлебка…

Державин глядел на него: кожа да кости, истинно – худерба! Брови страдальчески подняты, около сухого рта горькие складки. Щедушен! Но голубые глаза сверкают умом и жизнию. Орел! Страшен будет твой удар!

Он почувствовал магическое касание музы. Давно уже дивное сие волнение не посещало его. Строки стихов стали наплывать толчками, опережая друг друга, требуя выхода:

Носитель молнии и грома
Всесильного Петрова дома!
Куда несёшься с высоты?
Прияв перуны в когти мочны,
Куда паришь, Орел полночный,
И на кого их бросишь ты?..

Словно угадав его мысли, ощутив биение в нём стихов, Растопчин спросил полководца:

– Ваше сиятельство, Александр Васильевич! Как вы думаете воевать с ветреными безбожными французами?

Суворов поднял на него большие проницательные глаза:

– Только наступление! Быстрота в походе! Горячность в атаках холодным оружием! Не терять времени на осаду! Никогда не распыляться! Не оставлять сил для сохранения различных пунктов. Противник их минует? Тем лучше! Он приблизится, чтобы быть битым. Так поступали великие полководцы – Цезарь и Ганнибал[58], а теперь – Бонапарт…

Чувствовалось, что фельдмаршал в кончанском сидении вынашивал планы грядущих сражений с Бонапартом.

Суворов отбросил ложку и выбежал из-за стола. Помолодевший, быстрый, он нагнулся к Растопчину и громко зашептал:

– И гляди: гроза от французов. Были б им успехи на Рейне, то перескочут через Майн и Дунай. Тогда император австрийский должен с ними помириться и после гулять на их помочах. Опасное для Европы французское правление без войны стоять не может. – Он выпрямился, попризажмурил и открыл глаза. – Кто ж в предмете ея? Одни русские! Им придётся воевать. А коли так, то войну эту нам теперь надобно предупредить!..

Державина обдало жаром: как далеко глядит полководец!

– Побеждай, дядюшка! – с важностию сказал Хвостов. – А за нами дело не станет. Мы с Гаврилой Романовичем ужо воспоём твои виктории в стихах…

Зная корявые вирши Хвостова, Державин покачал головой.