Немецкие колонисты, прибывавшие в орденские владения изо всех областей средневековой Германии – прежде всего, из Нижней Саксонии, Бранденбурга, Силезии и и со средней Эльбы, постепенно слились с исконным населением – балтами-пруссами – в один народ (впоследствии вошедший в историю Германии, Европы и мира под названием пруссаков). В то время, разумеется, еще рано было говорить о «национальном самосознании» в современном смысле этого слова (хотя в настоящее время мы, к сожалению, являемся свидетелями все большей эрозии этого чувства под влиянием идеологии «глобализма»), однако, всех этих людей объединяло чувство родства и своеобразного «государственного самосознания». Образ жизни «братьев-рыцарей» претерпел немалые изменения. Теперь их целью было уже не обращение в истинную веру и покорение язычников. Тевтонский орден постепенно превращался в организацию, обеспечивающую достаточно безбедную жизнь в этом, посюстороннем, мире своим членам, становившимся все более властолюбивыми и высокомерными. Новые рыцари, принимавшиеся в орден, по прежнему были родом из Германии, местных рыцарей – светских вассалов ордена Девы Марии, получавших от него поместья на условиях военной службы – в орденские «братья-рыцари» не принимали (вне зависимости от того, являлись ли они потомками обращенных в христианство прусских «кунингасов» или же крестоносцев-«интернационалистов», прибывших когда-то из Германии или других стран христианской Европы на подмогу «тевтонам» для покорения Пруссии).
Местное население орденской Пруссии рассматривало рыцарей-монахов Тевтонского ордена, не имевших в Пруссии ни корней, ни родни, как чужаков. По Уставу «орденским братьям», как монахам, запрещалось не только жениться (вообще, а на местных девушках и женщинах – в частности), но и водить хлеб-соль и дружбу с местными мирянами. К описываемому времени в Тевтонский орден вступали уже не только «пламенные идеалисты». Теперь все большее число «братьев-рыцарей» ожидало от вступления в орден Девы Марии, прежде всего жизни, обеспеченной в материальном отношении. Другим, преисполненным доброй воли, в связи с их происхождением и воспитанием, полученным в далекой Германии, требовалось немало времени для того, чтобы ознакомиться с условиями и особенностями жизни в орденской Пруссии. Все это постепенно привело к окостенению традиционной, заданной орденом системы.
Сложившуюся ситуацию не смогли преодолеть даже такие выдающиеся Верховные магистры как Винрих фон Книпроде или Конрад фон Юнгинген (1394-1407). В лучшем случае им удавалось только отодвинуть во времени наступление неизбежной катастрофы. Тевтонский орден основывал легитимацию (законность) своей власти на том несомненном факте, что именно он заложил основы благосостояния и экономического процветания христианской Пруссии. Однако этот несомненный факт не мешал постепенному, но неуклонному упадку дисциплины и добродетелей Тевтонского ордена. Эти противоречия и рост напряженности постоянно нарастали по всей орденской Пруссии.
Крупные и богатые прусские города выражали все большее недовольство налогами, пошлинами и сборами (постоянно возраставшими после крещения Литвы, в результате которого уменьшилось число «крестоносцев-интернационалистов» – «военных гостей» ордена —, охотно поднимавших меч на литовцев-язычников, но не литовцев-христиан; в результате уменьшения притока «гостей» ордену пришлось прибегнуть к вербовке наемников, стоивших немалых денег, что, в свою очередь, потребовало повышения введения новых и повышения прежних налогов и пошлин). Кроме того, орден по-прежнему сохранял за собой монополию на особо прибыльный экспорт хлеба и янтаря (через свои торговые пункты в Мариенбурге и Кёнигсберге). Крестьянам во многих случаях приходилось выходить на бесплатную барщину. Епископы зависели от ордена в административном отношении и находились под его строгим контролем.