Держава под зверем

Прибираю РУД, толкаю ручку, и радиопрозрачный обтекатель РЛС с фазированной антенной решеткой проваливается вниз. Высота начинает резко уменьшаться. Размытый, совершенно не просматривавшийся в стратосфере, горизонт постепенно превращается сначала в какую-то мутную широкую полосу. Затем эта полоса начинает сужаться и, наконец, на высоте около километра превращается в четко видимую линию границы неба и земли. Плавный левый разворот, и я на посадочной глиссаде. Небольшим скольжением становлюсь точно в створ взлетно-посадочной полосы. Теперь включить механизацию крыла в посадочное положение. Дальше автоматика все делает сама. Выпускаются предкрылки и двухщелевые закрылки. С ощутимым стуком выходят из ниш фюзеляжа стойки шасси. Над левой жидкокристаллической приборной панелью три красных огонька меняют свой цвет на насыщенный зеленый, сообщая, что стойки шасси выпущены штатно и встали на замки. На лобовое стекло фонаря проецируется информация о положении самолета на глиссаде. Я, совсем немного подыгрывая ручкой, легко касаюсь основными колесами отмеченных белым покрытием и яркими, отлично видимыми среди солнечного дня сигнальными фонарями посадочных «башмаков». Опускаю нос машины, автоматически раскрываются панели аэродинамических тормозов. Тормозной парашют сейчас не нужен, так как полоса огромная, предназначенная для тяжелых самолетов. Вполне хватит гидравлики на основных стойках шасси. Меня вжимает в натянувшиеся фиксирующие ремни кресла. Каких-то пятьсот пятьдесят метров и машина останавливается. При использовании тормозного парашюта пробег был бы вдвое короче. Глушу основные двигатели. Нечего керосин на земле расходовать. Тут же сзади внизу фюзеляжа начинает тихо пищать своей турбинкой ВСУ (Вспомогательная силовая установка. Служит для привода генераторов и гидронасосов на земле. От нее же работают стартеры основных двигателей). Открываю фонарь кабины и забрало гермошлема. Легкий ветерок приятно овевает лицо. Хорошо в небе, но на земле после полета тоже жить можно.

* * *

Я успел снять гермокостюм, ополоснуться в душе и даже глотнуть кофе, прежде чем сел пассажирский самолет из Москвы.

– Папка, ты покажешь мне лакету? – букву «р» моя доча еще не выговаривает.

Обязательно, Наташенька, – я подхватываю ребенка на руки.

Галинка со Светкой лезут целоваться. Впрочем, не скажу, что я против. Утром виделись, но, кажется, прошло черт знает сколько времени. Уже успел соскучиться.

Ну что у нас тут, все готово? – спрашивает Синельников, отбирая у меня дочку. Можно подумать, что она в самолете на дядькиных руках не насиделась. Но «дядя Егол» у нас большой, и с его рук видно дальше и больше.

Наверняка. Иначе бы доложили. Сам я не хочу лишний раз Палычей тревожить. – У Берии, главного координатора космического проекта, и Королева, генерального конструктора, были одинаковые отчества. – У них и всей их огромной команды без нас забот хватает.

Тоже верно, – соглашается Егор и усаживается в подкативший ЗиС. У нас пока только этот комфортабельный лимузин, звавшийся в девичестве «Майбахом», имеет инжекторный двигатель с непосредственным впрыском.

Посмеяться хочешь? – спросил я, с удовольствием забирая дочку, потянувшуюся ко мне.

Давай, – с готовностью согласился Синельников.

Знаешь, что медики вчера экипажу дали для психологической разгрузки? – я выдержал драматическую паузу и выдал: – Просмотр фильма «Белое солнце пустыни»!

Нет, Егор не расхохотался. Пару минут помолчал с задумчивым взглядом и только потом сказал:

А может, так и надо? Мы берем все лучшее от того мира. Не было бы его и нас с тобой сейчас не существовало бы, и нашего счастья, – маршал Советского Союза – это звание он получил на День Державы в прошлом году – протянул руку и ласково погладил Наташеньку по головке, – когда сможем начать долги отдавать?

Философствующий Синельников? Это что-то новое. Хотя… У нас получается все! Тут поневоле начнешь размышлять. Что бы мы ни задумали – все получается! Этого не может быть, но серьезных проблем нет вообще. Как? Почему? А ведь я сам, еще будучи там полковником ФСБ, втолковывал директору проекта «Зверь» Юре Викентьеву, что так и должно быть. Мы принесли в этот мир самую большую ценность для человеческой цивилизации – новую информацию. И, раскручивая в нашей державе научную деятельность, множим и множим ее. Но вот в одном Егор, несомненно, прав – когда, наконец, мы сможем начать отдавать долги?

* * *