Дервиш

— Создатели окружают нас заботой и любовью, какая только возможна в этом суровом мире. — Продолжал Дервиш. — Можно сказать, мы приходим сюда не для того, чтобы взрослеть, а для того, чтобы оставаться детьми! Как только разум теряет способность к обучению, становится чёрствым, закостеневшим — душа уходит, чтобы вновь вернуться радостным и любознательным ребёнком. Чтобы понять тайны этого мира, нужны любопытные детские глаза и незамутнённость разума.

— Как здорово! А чьи это слова? Кто это сказал? — Восхищённо переспросила Вика.

— Я! — Улыбнулся Дервиш. — А сейчас скажите мне, что вы видите вокруг себя?

— Природу!

— Да! — Дервиш остановился, с улыбкой глядя вокруг. — Красота! Ничто не может превзойти естественную гармонию и красоту природы!

Он повернулся к искателям:

— А как вы понимаете такие слова: «Не солнце освещает мир перед вами, вы сами освещаете мир сиянием вашего разума.»?

Искатели задумались в молчании, бросая взгляды друг на друга. Неожиданно Глеб увидел заполнившие всё пространство вокруг него мельчайшие светящиеся частицы, как дождь непрерывно падающие сверху. Они ударялись в землю, листья, стволы деревьев, лепестки цветов и камни, в его руки, носки ботинок, в головы и плечи Дервиша, Вики и Славы, и тотчас, исчезая во вспышке, взрывались облачками разных цветов. Он в изумлении и восхищении смотрел вокруг, подставляя ладони дождю сияющих искр, видя, как они взрываются, ударяясь в его ладони, сиянием телесного цвета. Частицы ударяли в нос, щёки и глаза, и он видел непрерывное сияние перед собой, и весь мир вокруг сиял и светился! Глеб заметил, что над травой и листьями сияние было зелёным, над камнями — серым и чёрным, видел другие предметы и иное сияние над ними. Сияющие цвета сливалось в лучи, которые стремились во все стороны, не смешиваясь и не мешая друг другу, уплывали вдаль и вверх.

— Так вы видите цвета! — Услышал Глеб голос Дервиша.

Сияющая картина тихо поблекла, растворилась в дневном свете, падающий с неба дождь искр исчез.

— Что это было? — Вика, сияя радостью и удивлением, обратилась к Дервишу.

— Это свет, отражающийся от разных поверхностей, только и всего! — Улыбнулся Дервиш. — Так что вы думаете насчёт света разума?

— Это понимание? — Слава вопросительно посмотрел на него.

— Да, верно! — Дервиш стал серьёзным. — Как только человека покидает любопытство, он теряет радость жизни. Тогда он становится мёртвым. Он ест, пьёт, ходит и разговаривает, но он — мёртв.

Некоторое время он шёл молча.

— Знания — это очень долго, ведь всему нужно время — чтобы узнать, понять, проверить, научить других. Всё должно быть естественно. Было время, когда практиковалось активное вмешательство в жизнь и сознание адептов. Но после долгих лет такой практики выяснилось, что это влечёт за собой массу неприятных последствий, которые постепенно сводят к нулю все усилия и учителей, и учеников. И тогда исключили всякое вмешательство.

Продолжая смотреть на подножья далёких гор, он внезапно спросил:

— Как вы думаете, мы верно идём?

Искатели, немного растерявшись, пристально смотрели в разные стороны, гадая, что ответить. Дервиш, улыбаясь, обернулся к ним:

— Прислушайтесь к себе, это просто! Слушайте свои ощущения! Они вам подскажут то, что вы хотите знать.

Посмотрев на озадаченные лица искателей, он рассмеялся и показал в сторону белоснежной вершины впереди:

— Ладно! К вечеру мы дойдём до подножья Ала-ата. Там поставим лагерь.

Группа вновь двинулась в путь.

— Помните сон, что видела Агафья Тихоновна? — Спросил Дервиш. — Про белого ворона?

— Да, конечно! — Громко воскликнула Вика.

— Ворон — это я. — Продолжал Дервиш.

— Мы уже это поняли! — Поддержал Трутнёв.

Искатели окружили Дервиша и теперь группа шла вокруг него, стараясь держаться поближе.

— Кольцо — это моё внимание и защита, а капля крови, что упала к ней на ладонь — это вы.

— Почему кровь? — Спросил Глеб.

— Это просто широко понятный символ. — Дервиш, шагая, продолжал смотреть на горизонт. — Я говорю это, возвращаясь к вашему вопросу: «Почему мы?». Вы достигли больших успехов в развитии духа. Вы не позволяете интеллекту вмешиваться в движения души, и потому спокойно и радостно слушаете голос совести.

— Я вот хочу спросить… — Замялся Слава.

— Спрашивай!

— В твои времена все так говорили?

— Как — «так»? — Уточнил Дервиш.

— Ну, пафосно, что ли?

— Почему моя речь звучит так необычно, ты об этом? Я привык так выражать мысли. — Дервиш помолчал. — Это язык людей, когда царствует Золотой век, так говорили люди, когда жили в Свете. Это язык признания, уважения и любви. Разговаривая на нём невозможно кого-то оскорбить или унизить чьё-то достоинство. А когда наступает век Кали, люди постепенно начинают говорить на языке ракшасов, который распадается на группы и диалекты, опускается всё ниже, вбирая в себя ругательства и пошлые двусмысленности.

— То есть, во времена Кали мы говорим на языке бесов? — Удивился Трутнёв.

— Теперь язык души подвергается осмеянию, а над человеком, говорящим душой, насмехаются: «что за пафос?».

— Боже мой! — Воскликнула Вика. — Сколько всего надо понимать!