Деревянный хлеб. Части 1-4

— Ничего не вышло. До самого конца 1941 года и после объем подвоза продовольствия неизменно оказывался в 5-7-10 и более раз меньше, чем реальная в нем потребность. Никаких запасов создать не удалось. Резервы, в виде мало пригодных для питания людей суррогатов, составили крохи от нормы, даже в абсолютном весе. Считается, что было обнаружено и пущено на помол, в качестве добавок к муке, около 8 000 тонн пивного солода, 5 000 тонн фуражного овса и около 18 000 тон всевозможных отходов… включая ядовитый хлопковый жмых, выбойки из мешков, сметки мучной пыли со складов, рисовую лузгу и прочего. Всё вместе — менее одной месячной нормы. По совокупности, расход продуктов, отпускаемых населению — постепенно пришлось уменьшить в 5–8 раз. При «физиологическом пределе» выживания — 2–2,5 раза. «Иждивенческая» норма в 125 граммов хлеба (с учетом 65 % припека, то есть на 2/3 состоящая из воды или банально мокрая), для взрослого человека — смертный приговор. Фактически, осажденный Ленинград был обречен на вымирание. Объективно, по медицинским показаниям…

— Результат?

— К осени 1943 года население города сократилось, по самым осторожным оценкам — впятеро, а «по гамбургскому счету» — на порядок. Выжили — не более полумиллиона из «предблокадных» обитателей. На Нюрнбергском Процессе — наши быстренько заявили, что от голода в Ленинграде погибло более 630 тысяч мирных жителей… Все были шокированы. Однако «официально» — никаких доказательств никогда не приводилось! И вообще тема не афишировалась. Вопиющий пример, когда представитель СССР на Нюрнбергском трибунале Рагинский, выступая 22 февраля 1946 года, на заседании особо посвященном Блокаде — перечислил сведения о бесчинствах германских войск и разрушениях, причиненных Ленинграду и его пригородам, но ухитрился ни разу не упомянуть (!) о человеческих жертвах многолетней осады. Особо занятно, что никто его не переспросил. Короче, уже там и тогда, всем рулила грязная политика.

— В смысле?

— Только по официальным отчетам «Управления коммунального обслуживания» Ленинграда за время Блокады похоронено в братских могилах 1 миллион 93 тысячи жителей, Плюс, ещё 115 тысяч — кремированы. В общей сложности — набирается уже 1 200 000 «жмуриков»! Если судить по воспоминаниям ветеранов «похоронного дела» перестроечных времен — то только к весне 1942 года эта контора успела прикопать больше 2 000 000 тел. О чем не без гордости рапортовала партии и правительству. Реально трудовой подвиг, если кто понимает. К их удивлению, Советская Родина — порыв достойно не оценила и обвинила бойцов «погребального фронта» в приписках. Для верности, изъяв всю отчетность… А из 900 тысяч «официально эвакуированных» дистрофиков (считая «в последних стадиях истощения»), умер почти каждый второй. Опять же, по «неофициальным» данным из города эвакуировали более 1 600 000 человек, что ныне оспаривается, как «информация, слабо подкрепленная документально»… Все остальные жертвы Блокады (ещё порядка, но не менее полутора миллионов трупов) — тупо «пропали без вести». Понимай — «утилизированы в виде фрагментов». Что на человеческом языке означает расчленены, «скелетированы» и съедены. Эти кости, найденные в вымерших квартирах, как нежелательное свидетельство повального людоедства, вовсе без учета — жгли в импровизированных крематориях (вроде кирпично-пемзового завода номер 1, что на месте современного Парка Победы). Или, что чаще — «самоуправно» закапывали родственники на городских газонах. Или, уже ближе к весне, во фрагментированном состоянии (как все подобранные во дворах, на пустырях и прочих задворках части человеческих скелетов, с обрезанным-обглоданным мясом) — тишком вывозили на помойки. Наравне с обычным бытовым мусором. Естественно, без какого-то внятного централизованного учета.

— Насколько достоверны сведения? — кто бы спрашивал…

— Сами же всё засекретили…

— Мы?! — выражение лица, удивленно поднятая бровь и тон Володи — суть воплощенное недоумение и оскорбленная невинность.

— А кто же ещё?! — краткий миг, и разговор на равных превратился в вежливый диалог студентки с профессором… уважительный до оскорбительного…

— Галчонок, ты хоть раз на Пискаревском кладбище бывала? — крайне странный интерес.

— Естественно! У нас, в определенные дни, из каждой школы, детей туда обязательно возят. Поголовно. Часто — по нескольку раз… Иногда — каждый год.

— И кто тогда обычно ведет экскурсии? — его тон нравится мне всё меньше и меньше.

— У нас — их всегда вела «классная». Один раз, как помню — «историчка». Школьные преподаватели, короче… А что в этом особенного?

— Рассказывают они вам, я предполагаю, точно одно и то же… — он что, издевается?

— Ну, да… Про сгоревшие Бадаевские склады… Про 600 тысяч погибших от голода и холода. Про два с лишним миллиона «мирняка», вдруг угодившего в кольцо окружения. Скучный официоз.

— Ты там была уже при Ельцине? После свержения «коммуняк» и переименования города в Петербург? Уже когда «обманутому российскому народу открылась вся правда»… и тому подобное?

— Естественно…