– Оставь глупые байки. Это очередная примитивная, но почему-то устоявшаяся попытка объяснить то, что и так незримо лежит на поверхности. В принципе, это известно любому школьнику, только все боятся применить простоту к себе; все желают иметь сложный процесс эволюции!.. Надеюсь, тебе известно, что ничто никуда не исчезает, а лишь меняет форму существования. Таким образом, и энергия, необходимая для продолжения жизни, не исчезает вместе с физической смертью. Умирает плоть, то есть тело утрачивает функциональные возможности, а освободившаяся энергия при этом теряет индивидуальность. Она продолжает существовать обезличенно, в общей массе, которая не является, ни адом, ни раем, и, в конце концов, возвращается, занимая тела родившихся младенцев.
Правда, главный фокус в том, что при повторном рождении исчезает память – человек начинает жить с чистого листа, а, вот, мы прекрасно помним свои прошлые жизни. У нас есть «зеркало», в которое можно смотреться. Оно же является нашим убежищем, где можно переждать период безвременья, а это очень важно для сохранения индивидуальности.
Меня вампиром сделал мой друг – Антонис Ван-Дейк, аж в 1623 году. Я умер через полгода после того, как он завершил свой великолепный «Портрета неизвестного». Но это для вас я «неизвестный», а тогда меня звали Хенрик Ван Коулен, и был я придворным медиком короля Карла Первого…
– Постой, – перебил Костя, – ты хочешь сказать, что способен жить в портрете?
– Почему бы и нет? Если есть уютное гнездышко, зачем нам смешиваться с безликой массой? Но жить в картине – это скучно, а для того, чтоб снова сделаться человеком, нужно тело; а чтоб занять тело, требуется, во-первых, много энергии, ведь приходится изгонять хозяина, и, во-вторых, желательно хоть немножко познакомиться с объектом. А то один мой приятель не успел оглядеться, как угодил на виселицу за грехи бывшего хозяина. И начинай все сначала… это не то, что вселиться в «бесхозного» младенца, не имеющего прошлого.
– Так вселяйтесь в младенцев, – пошутил Костя.
– Вокруг младенцев всегда такая давка, что там можно ждать очереди веками; вселяться в младенцев – это на уровне инстинкта для всей обезличенной массы. К тому же, как ты себя будешь чувствовать, когда помнишь уже не одну жизнь, а тебя учат ходить, говорить, не писать в штаны. Смешно даже… хотя некоторые идут и этим путем. Откуда, например, берутся вундеркинды, как ты думаешь? Обрати внимание – гениями они являются только в детстве, а потом способности незаметно исчезают, и они превращаются в обычных людей. Почему? А потому, что для ребенка их знания выглядят неестественными и невозможными, а для взрослого человека совершенно заурядными, ведь изначально-то мы самые обычные люди… так-то вот… – чувствовалось, что «вампир» потерял нить разговора.
– Весьма занятная теория, – заметил Костя, – честно говоря, я понимал значение выражения «шедевры живут вечно» несколько по-другому.
– Не ерничай, – сказал «вампир» строго, – думаешь, почему посетители Эрмитажа и Лувра всегда выходят усталыми; я б даже сказал, обессиленными? А потому, что музеи такого уровня – это наши «общежития». Нас там слишком много, а люди, пришедшие «общаться с прекрасным», полностью открыты. Их энергию можно черпать, как из колодца. Знаешь, восторженный взгляд – это такая удобная веревочка, за которую можно вытянуть все, что угодно… правда, мы стараемся не злоупотреблять, иначе можно и убить тех, кто послабее, да повпечатлительней. Лучше от каждого по чуть-чуть, и вот тебе – новая жизнь.
– И как это происходит?
– Честно говоря, в теории я не силен, но практически знаю, как все делается. В один прекраснейший, изумительный миг вдруг начинаешь ощущать себя слишком сильным; хочется вырваться из плоскости, ограниченной рамой, и если к этому времени ты уже выбрал подходящее тело… Сначала это тяжело – столкнуться с конгломератом чужих мыслей и ощущений, но ты подавляешь их, и жертва незаметно становится тобой. После этого начинается нормальная, полноценная жизнь; потом ты старишься и умираешь, но пока цела картина, тебе есть куда вернуться, и сразу начинается новый цикл подготовки.
– Нормально, – Костя покачал головой, – только объясни, зачем вам это?
– Что, именно? – удивился голос.
– Ну, вечная жизнь. Вы ведь, насколько я понимаю, не делаете ничего такого, во имя чего стоило бы веками коптить небо. Что ценного вы сохраняете в своей памяти? Может, если б вы начинали «с чистого листа», получилось бы что-то более толковое? А так… попался ты глаза мастера, и он запечатлел тебя. Сам ты что, стал гениальнее? Что толку в твоей вечности?
– Вечность – это смысл жизни. Надо просто жить.