– Послушай, – он явно пытался придать своему голосу твердость, – я все равно буду писать тебя, но зачем мне делать это по памяти? Через полчаса все уже разойдутся… – он держал ее за руки, и Аревик почувствовала, что сможет вырваться, только оттолкнув его. А как его оттолкнуть, если, в принципе, он не хотел ничего плохого? Любая женщина была бы рада, если б настоящий художник писал ее портрет. Любая, только не такая, как она!
– Я – урод, понимаешь? – произнесла Аревик тихо, но уверенно, – неужели ты не видишь это своим художественным взглядом? Или ты напился так, что не замечаешь совсем ничего?..
– Ты еще не знаешь, как я могу напиться, – Костя растянул рот в идиотской улыбочке.
– Слава богу!
– И я напьюсь, если ты откажешься мне позировать!
Слово «позировать» мгновенно ассоциировалось с некой обнаженной особой, фривольно лежащей на постели. Аревик покраснела от возмущения. Конечно, в
Она вырвалась и побежала прочь. Уже в дверях оглянулась – кроме Кости никто не обратил внимания на произошедшую сцену, а он стоял посреди зала, чуть покачивая головой и провожая ее печальной улыбкой. На секунду ей захотелось вернуться. Она искала слова, которые забыла ему сказать… но он повернулся и опустив голову, побрел обратно к столу.
Солнце уже скрылось за домами, но духота, оставленная им в наследство наступавшему вечеру, была ничуть не лучше. Аревик остановилась возле двери, решая, что делать дальше. Домой возвращаться не хотелось – последние впечатления казались настолько яркими, что никакой сериал не сможет затмить их. Тогда что – сидеть одной дома и мучиться?.. Нет, не такая она мазохистка! Она просто реально смотрит на вещи, именно поэтому и не надо рисовать ее портреты!..
Мысли сами собой крутились вокруг нового, непонятного мира, который она сама же решила покинуть. А зачем?.. Ведь рисуют и калек, и всяких больных, нищих… да и почему она обозвала себя уродом? Ведь кроме этого гнусного пятна, все у нее в порядке, а пятно можно как-нибудь скрыть…
Медленно приходя в себя и анализируя ситуацию, Аревик пришла к выводу, что ей абсолютно безразлично, в каком виде нарисует ее Костя, ведь на всех его полотнах царит ночь, и распознать там что-либо невозможно.
Уже возвращаясь обратно, Аревик увидела людей, выходящих из галереи. Узнать их она не могла, потому что не успела запомнить, но желтой рубашки среди них, точно, не оказалось. Подождав, пока компания усядется в маршрутку, Аревик подошла к двери. Внутри было тихо, а у двери стоял одинокий охранник.
– Извините, – Аревик ступила на порог, но дальше не пошла, – а Костя ушел?
– Все ушли.
– Такой, в желтой рубашке… я не видела его.
– Этот спит, вон, – охранник кивнул в сторону зала.
– Как спит? – не поверила Аревик, – прямо здесь?
– А, – охранник махнул рукой, – ему не привыкать – он постоянно, как нажрется, так и засыпает, то в мастерских, то, вообще, на улице. Всем уж надоело возиться с ним.
– Можно мне пройти?
– Зачем? Пусть спит.
– Ну, что ж он, так и будет?.. – Аревик показалось, что в этой фразе присутствует определенная логика, но охраннику она оказалась недоступна.
– Вы потащите его домой? – охранник искренно удивился.
– Да, – ответила Аревик, хотя еще секунду назад даже не думала об этом. Ей просто хотелось еще раз взглянуть на него и все. Честное слово!..
– Пожалуйста, – охранник пожал плечами, – вон, он.
Шаги в пустом высоком помещении звучали загадочно и зловеще, поэтому Аревик шла на цыпочках. Костя полулежал в откуда-то взявшемся кресле; ноги его были вытянуты, руки свесились до самого пола, голова запрокинута. Аревик решила, что он не спит, потому что губы шевелились; наклонилась, с трудом разбирая невнятное бормотание:
– Суки… бросили… это ж надо, все бросили…