Деревянные пятачки

Вениамин Александрович, испытывая незнакомое доселе чувство размягчающего томления, лежал в постели, разметав руки и ноги. Лежал и умиленно думал: «Вот надо ведь, и в деревне могут быть свои прелести. Кому рассказать, что я был в бане «по-черному», не поверят. А если и поверят, то никак не примут всерьез, что я мог наслаждаться. И действительно, сам бы не поверил, если бы не испытал. Удивительно, весьма удивительно... Надо будет написать домой. Пусть Евгения посмеется...»

Когда он поостыл и сменил намокшую от пота рубаху на свежую и вышел в кухню, его ожидал сюрприз. На столе возвышался графин, окруженный тарелками с грибами в сметане и картошкой, залитой яйцами.

— Садись-ка, садись, Вениамин Лександрыч, — Улыбчиво сказала Елизавета. — Ну-ка, давай после баньки-то. После баньки сам бог велел, — усаживаясь рядом с Вениамином Александровичем, говорила она, наливая в стаканчики.

— Да ведь я не пью.

— А ты и не пей, а только выпей. Пьют-то пьяницы, а мы выпьем, — и чокнулась с постояльцем. — С легким паром тебя.

— Спасибо, только я, право...

— Пей, пей, чего там. — Елизавета сложила губы в трубочку, будто собиралась свистеть, медленно вытянула весь стаканчик мутноватой жидкости и стала быстро закусывать.

Вениамин Александрович отпил небольшой глоток и морщась, спросил:

— Что это?

— Самогонка, — просто ответила Елизавета. — Да ты пей, пей, лучше ее ничего нету. Чистая, с сахару. Не то что там с дерева или какая химия. Пей!

Вениамин Александрович качнул головой и отпил половину стаканчика.

— Да ты что‚ ровно и не мужик. Нет уж, тяни до дна!

Вытянул.

Елизавета раскраснелась, глаза у нее повлажнели, вся она как-то пообмякла.

— Что же, так ты и станешь тут жить один, а жена там? — заглядывая в лицо постояльцу, спросила Елизавета.

— Да, так придется.

— И не заскучаешь, без бабы-то?

— Пока не скучаю.

— Значит, мало к ей тянешься. Или хоть ты и долдонишь, что и жена у тебя, и сын, а чего-то не верится. Чего-то у тебя не так. Можа, один ты, а? Ты не скрытничай. Всяко бывает в жизни. А у меня, если захочешь, живи сколько надо.

— Ты как-то странно говоришь.

— А чего странного? Дом, сам видишь, большой, обихожен. Хозяйство в порядке. Чего еще? Вот, погоди, огород поспеет, и огурец свой, и редиска, и ягода земляника, черна сморода, яблоки. Да живи не тужи. — Елизавета говорила и не сводила повлажневших глаз с Вениамина Александровича. Ей нравилось его бледное, продолговатое лицо, тонкий нос. Нравилось и то, что постоялец обходителен, не пьяница, так почему бы ему и не жить у нее, почему бы и не пригреть бедолагу. Так думала Елизавета.

Вениамин же Александрович хотя и видел, что Елизавета не верит в существование его семьи, — и на самом деле, чего он затесался сюда один? — как-то не придавал особого значения ее рассуждениям. Ему было хорошо и уютно. После бани да после выпитой стопки он только размягченно улыбался, в пол-уха слушая болтовню хозяйки.

— Да ты выпей, выпей, — угощала его Елизавета. — Первая колом, вторая соколом. Так говорят. Да на-ко рыжичка, на-ко... — Она выбрала несколько крепких рыжиков на тарелку Вениамину Александровичу, и он, удивляясь сам себе, выпил еще стопку, захмелел и уже каким-то новым взглядом поглядел на хозяйку. «Была бы помоложе, не миновать мимолетного романа», — подумал он, в то же время и мысли не допуская, что между ними что-либо может произойти.

А Елизавета все больше тянулась к постояльцу. Она понимала: «Венимин Лександрыч» — последний шанс на замужество в ее горькой вдовьей судьбе.

— Я здоровая. У меня что руки, что ноги крепкие. Вот ты сам посчитай, сколь годов я одна, если муж погиб в начале войны. Вот тебе крест истинный, никого не было! — Елизавета перекрестилась. — Или не веришь?

— Почему же, верю.

— Да и с Иваном-то много ли пожила. Все уж и забылось, будто и не было.

— Неужели никого и не было?

— Вот тебе истинный крест! Как девушка!

Вениамин Александрович рассмеялся. Хороша девушка!

— Верно тебе говорю. Да и где здесь мужика достанешь? Кои вернулись тогда с войны, так к своим бабам, а молодым-то зачем я? Вот и сохранилась. — Она налила еще по стопке.

— Нет, нет, — запротестовал Вениамин Александрович и поднял вверх ладони. — Я буду совсем пьяный…

— Велико дело. Постель-то рядом... Пей, пей.

— Я никогда не пил самогон... Но по запаху он несколько напоминает виски.

— Ну и пей, коли напоминает.

Елизавета чокнулась с ним, и они выпили.

— Ты вот возьми мою руку... У других дряблая, а у меня, как кость, крутая. — Она озорно повела взглядом на Вениамина Александровича. — Потрогай, потрогай...

«Черт возьми, а ведь она меня соблазняет! — весело подумал Вениамин Александрович. — Ну и пусть, все это может пригодиться для будущей книги».