Деревянные пятачки

— Ну конечно, легкомыслие не украшает человека.

— Вот то-то... А ты хошь ли в баньку сходить? Пора бы уже, — что-то думая про себя, спросила Елизавета.

— С удовольствием.

— Ну так истоплю.

— Хорошо, а я пока погуляю.

— Погуляй, погуляй...

Медленно, очень медленно шло познавание деревенской жизни. Казалось бы, все на виду. И на самом деле все на виду. Но только внешнее проявление жизни, а что за стенами домов? О чем думают люди? Какими живут интересами? Каков их внутренний мир? Как узнать? Сблизиться, запросто завести разговор ему было трудно. И все же он пытался. Как-то пришел к конторе колхоза ранним утром. Возле конторы стояло несколько машин. Шоферы сидели на лавках в скверике. Курили, толковали меж собой. Были тут и трактористы, и полеводы. И среди них Степан Тихонов.

— Чего ждете?— спросил его Вениамин Александрович. Спросил больше из вежливости, чтобы показать свое благорасположение. Но тут же сразу вмешался Николай Медведев.

— Во, все ему надо знать! Только ходит и выспрашивает. Ты кто, шпион? Засланная разведка, а? А может, Фантомас? А? Фантомас? — Мужики засмеялись, Медведев, ободренный этим смешком, еще больше завелся: — Нет, ты скажи, чего приперся сюда? Боб не посадил, а живешь?

Вениамин Александрович покачал головой и отошел. Уходил и чувствовал, как мужики глядят ему вслед.

Пробовал говорить с «сидельцем», но тот только одно и знал: «Скорей бы к Палаше, милый ты мой!» Подсел на лавочке к тетке Дуне, возле ее дома. И поговорил-то всего немного, каких-нибудь десяток минут, и это сразу стало известно всей деревне. «Чего это ты к Дуняхе-то лезешь?— сказала дома Елизавета. — Чего тебе от нее надо? Иль съезжать надумал?» Еле убедил, что просто так присел отдохнуть.

Теперь он старался больше подмечать — то какую-нибудь уличную сценку, то картинку природы, надеясь, что сюжет сам со временем придет к нему. В конце концов можно на сельском материале написать и о любви.

Побродив по полям и кое-что записав для памяти, он вернулся домой.

Его уже ждала баня.

— Воды горячей много, лей не жалей. Каменка каленая. Смотри не ошпарься, когда поддавать будешь, — наставляла Елизавета, собирая ему белье. — Веник в предбаннике.

— Да я ведь не любитель париться. Собственно, больше в ванной мылся.

— Да что же это за баня без веника! Нет, ты уж попарься, чтоб по́ том всю грязь с кожи выгнало. А так что за мытье! — как всегда напрямую, что думала, то и сказала Елизавета.

— Ладно, ладно, попарюсь...

Как у многих в Кятицах, баня топилась «по-черному». Вениамин Александрович разделся в предбаннике и осторожно, стараясь не коснуться закопченных стен, сел на чисто вымытую широкую лавку. Оглянулся, потрогал пальцем стенку. К его удивлению, палец не испачкался.

От маленькой каменки, расположенной чуть выше пола, несло зноем. Вениамин Александрович почерпнул из бочки горячей воды и плеснул на каменку. И тут же камни словно взорвались, раздался гул, рокот, шипенье, треск, и вся баня наполнилась мутным горячим паром. Вениамин Александрович инстинктивно отпрянул, прижался к стене и тут же втянул голову, — раскаленным воздухом стало хватать за уши. Зато, когда пар разошелся по всей баньке, наступила размягчающая парная благодать. Вениамин Александрович поднял на лавку ноги и лег, заложив руки за голову. Затем, вспомнив, что в предбаннике лежит веник, поднялся и, приоткрыв дверь, достал его. После чего еще немного кинул горячей воды на каменку, и снова последовал взрыв, и снова горячей волной охватило его. И тут он стал похлопывать себя веником. Но от такого похлопыванья ему стало неприятно. Жесткие листья царапали кожу, он отбросил веник и продолжал лежать, испытывая благостное состояние изнеженности и какого-то физического откровения. «А веник совершенно ни к чему, — думал он, —совершенно...» Потом он мылся, не жалея воды, не глядя, куда она льется, — не то что у себя в ванне. Обливался из шайки и чуть ли не выхлестал всю бочку горячей воды. «Хо-ро-шо! — восторгался он. — Хо-ро-шо!»

Вернулся он домой посвежевший, распаренный, испытывая благостно-томное состояние.

— С легким паром тебя. Хорошо ли попарился? — приветствовала его Елизавета.

— Хорошо, хорошо. Только мне не очень понравился твой веник. Жесткий, да и листва почти сразу вся осыпалась.

— Это почему же? Я на другой день после Петрова дня веники наготовила. Не может он осыпаться.

— Осыпался, осыпался. Но дело не в этом. Хорошо помылся. Боялся, что баня пачкается, а она чистая.

— Чего ей пачкаться? И лавка намытая, и дух чистый. Чего ей быть нечистой? А веник... чего ж это веник? — Она пошла в баню и вскоре вернулась. — Да ты что, или никогда не парился?

— По совести сказать, в первый раз, — ложась на кровать, ответил Вениамин Александрович.

— То-то, я вижу, и веник нераспаренный. Ты никак сухим и настегивал себя?

— Какой дала.

— Ой, умру! — ахнула Елизавета. — Кому сказать, так обхохочутся. Да его надо было кипятком обдать да подержать в тазу, чтоб размяк, чтоб лист отошел. Тогда баня-то наполнится березовым духом. Эх ты, право бедолага-беженец... Ну, да ладно, отдыхай. И так добро распарился.