Деревянные кресты

Умирающіе будили другъ друга, перекликались… Затмъ снова воцарилась холодная тишина.

Жильберъ чувствовалъ, что голова его тяжелетъ, что тло нметъ… Онъ еще разъ выпрямился. Теперь, когда уже наступила ночь, конечно, придутъ санитары, или подкрпленіе, кто-нибудь… Не надо засыпать, не надо умирать. Положивъ ладони на холодную и мягкую землю, подставивъ лицо подъ освжающій дождь, онъ всматривался въ безпросвтную ночь и не слышалъ ни движенія, ни шороха…

Долго придется такъ лежать, — сколько понадобится, пока не придутъ. Не нужно большо ни о чемъ думать, принудить себя ни о чемъ не думать. Тогда сдавленнымъ голосамъ, какъ бы пугаясь самого себя, онъ заплъ:

Возвращаясь изъ Монмартра,
Изъ Монмартра въ Парижъ,
Я вижу высокую сливу, утопающую въ плодахъ,
Вотъ она, прекрасная пора…

Онъ видлъ Сюльфара, горланящаго эту псню во всю глотку. И маленькій Брукъ танцовалъ, идя за нимъ, ибо онъ, вдь, не умеръ…

Вотъ она, прекрасная пора,
Тюр — люр — люръ,
Вотъ она, прекрасная пора,
Лишь бы она длилась,
Вотъ она, прекрасная пора для влюбленныхъ.

Дождь теперь зачастилъ, падая холодными струями, глухо барабаня по шинелямъ убитыхъ… Ледяными струйками катился дождь по его щекамъ и умрялъ его жаръ… Въ бреду, ничего не понимая, онъ продолжалъ пть прерывающимся голосомъ:

Я вижу высокую сливу,
Утопающую въ плодахъ.
Бросаю въ нее мою палку, нсколько сливъ падаетъ на землю.,
Вотъ она, прекрасная пора.

Ночь, казалось, замаршировала, шлепая на тысячахъ водяныхъ лапъ. Трупъ, сидвшій на земл, скользнулъ вдоль поддерживавшаго его дерева и тяжело упалъ, не прерывая своихъ грезъ. Жильберъ уже не плъ. Его обезсиленное дыханіе замирало въ шопот, заглушавшемся дождемъ. Но губы его, казалось, еще шевелились:

Вотъ она, прекрасная пора,
Тюр — люр — люръ,
…прекрасная пора, лишь бы она длилась…

Дождь, какъ бы плача, струился по его осунувшимся щекамъ. И дв крупныя слезы скатились изъ его впавшихъ глазъ — дв послднія слезы…

XVI ВОЗВРАЩЕНІЕ ГЕРОЯ

Была весна. Изъ-за длинныхъ занавсокъ лазарета она казалась розовой и свтлой, и изъ вентиляторовъ шелъ воздухъ свжій и ласкающій, какъ прикосновенія рукъ.

Никогда Сюльфаръ не чувствовалъ себя такимъ счастливымъ, какъ въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ, которые онъ провелъ въ лазарет Бурга. Тяжело было только первыя недли, когда, просыпаясь по утрамъ, онъ съ замираніемъ сердца и съ горечью думалъ:

— Перевязка… тяжело это.

Кофе казалось ему не такимъ вкуснымъ, — а онъ любилъ его, — и ему не доставляло удовольствія читать Ліонскія газеты, которыя продавщица разносила по палатамъ. Онъ думалъ только о перевязк, и эти десять минутъ страданія отравляли ему все утро, когда такъ пріятно лниво отдыхать, и восходящее солнце создаетъ такое хорошее настроеніе. Когда появлялись первыя телжки на колесахъ, на которыхъ перевозили раненыхъ, онъ противъ воли длалъ гримасу и начиналъ смотрть въ другую сторону. Онъ со страхомъ считалъ, сколько человкъ должно еще пройти до него, и сердце сжималось по мр того, какъ приближалась его очередь, онъ смутно надялся, что произойдетъ что-то, что о немъ забудутъ, можетъ быть, и когда телжка все-таки останавливалась у его кровати, онъ изливалъ свою безсильную ярость, чтобы облегчитъ душу, и угрюмо смотрлъ на лазаретнаго служителя, большого парня съ сухой щетиной на щекахъ.

— Вотъ какъ вы воюете, возите тхъ, кто подставляетъ свою голову за васъ, — ворчалъ онъ. — Ловкіе ребята… Охъ! охъ! Не можешь ты идти тише, нтъ? Что ты сно везешь, что ли?

— Ты недоволенъ, что пришла твоя очередь идти на перевязку, — шутилъ тотъ, не сердясь.

Изъ операціонной залы слышались крики, пронзительныя жалобы, и иногда, когда боль становилась слишкомъ сильной, хриплые стоны. Т, чья очередь уже миновала или которымъ уже не длали перевязокъ, посмивались, лежа въ постели.

— Это стрлокъ… Слышишь, какъ онъ поетъ… Настоящій теноръ, право.

Когда привозили оперированнаго, еще подъ хлороформомъ, неподвижнаго и съ восковымъ лицомъ, это было на нкоторое время развлеченіемъ для всхъ, — вс толпились, чтобы послушать, какъ онъ бредить. Въ тотъ день, когда длали операцію Сюльфару, сестры, ко всему уже привыкшія, должны были все-таки уйти изъ чувства приличія. Онъ оралъ ужасныя вещи, и солдаты послднихъ призывовъ, которые еще не знали довоенныхъ — казармъ я не прошли еще всего благодтельнаго обученія старыхъ солдатъ, могли бы выучить наизусть нсколько солдатскихъ псенокъ, сптыхъ имъ полностью, со всми ихъ куплетами.