Деревянные фаготы

Вечер памяти Анатолия Фиолетова

На вечер, посвященный памяти погибшего А. Фиолетова собрались почти все местные поэты. Произошло не совсем обычное единение «старых» и «молодых» поэтов, обеспечившее вечеру настоящий художественный успех.

Прочувствованное и теплое вступительное слово произнес г. Л. Гроссман, характеризовавший Фиолетова как человека и непосредственно нежного поэта.

С более подробной характеристикой творчества покойного поэта выступил г. Гершенкройн, указавший, что стихи Фиолетова были чужды литературных влияний и имя его останется дорого ценителям поэзии.

После этих 2 докладов одним из участников вечера были прочитаны стихи А. Фиолетова, отличающиеся «углубленной наивностью», по прекрасному слову г. Гершенкройна, пушкинской прозрачностью и легкостью.

Этим закончилась часть программы, связанная с именем преждевременно ушедшего поэта.

Два последних отделения объединили выступление поэтов, ознакомивших публику с собственным творчеством.

Поэт Багрицкий читал отрывки из своей новой поэмы, отличающейся чеканным стихом.

Прекрасный перевод из А. де Ренье прочел г. Биск.

Стихи, прочитанные Ал. Соколовским, поэтом, уже установившимся, со своим «ликом творчества», еще раз подчеркнули его, уже знакомый нам, «лик».

В своей обычной манере написанные стихи прочла В. Инбер.

Но из среды всех участвующих резко выделилась еще неизвестная, но безусловно, очень талантливая, прекрасная молодая поэтесса – Аддалис [так!]. Можно только пожалеть, что в вечере вместе с ней не приняла участие другая поэтесса – талантливая Зинаида Шишова.

На вечере выступил так же петербургский поэт М. Лопатто.

Остальные поэты, уже знакомые публике, ничуть не обновили своих устоявшихся репутаций.

В общем, прекрасный вечер, заслуживающий повторения и без такой печальной побудительной причины.

Мельпомена. – Одесса, 1918. – № 38–39, 28 дек. – С. 13.

Е. М.

Вечер памяти поэта Ан. Фиолетова

Дружная семья молодых одесских поэтов устроила в лит-арт. Обществе вечер, посвященный произведениям трагически погибшего поэта Анатолия Фиолетова, память которого была почтена вставанием. Г. Леон[ид] Гроссман во вступительном слове и г. Гершенкройн в небольшом докладе отметили своеобразие творчества Фиолетова, свободного от влияния богов поэзии наших дней. В программу вечера вошло чтение собственных стихов нашими поэтами, стихов светлых, молодых и в большинстве талантливых. Заслуживают быть отмеченными стихи В. Инбер, А. Биска, Ел. Кранцфельд, Э. Багрицкого, Ю. Олеши, А. Соколовского.

Огоньки. – Одесса, 1918. – № 33, 28 (15) дек. – С. 14.

Бор. Бобович

Памяти Анатолия Фиолетова

Как избежать вас, путы смерти?
Как обойти вас, дни утрат?

Газетная заметка говорит, что в тот самый момент, когда Анатолий Шор (Фиолетов) опустил руку в карман, очевидно, пытаясь вынуть револьвер для защиты, злоумышленник стал в упор стрелять, и Фиолетов был убит наповал. И я себе очень ясно представляю, каким белым и бледным стало его худое лицо, как широко и испуганно раскрылись его большие ясные глаза и как, закачавшись, рухнулся на землю бездыханным трупом поэт…

Для нас, его друзей, он был только поэтом! Инспектор сыска? Не знаю… Но, может быть, и тут он искал вдохновенья, вдохновенья и только вдохновенья…

Фиолетова считали футуристом. Но это не так. Фиолетов был просто поэт. В его наивных, немножко детских, немножко иронических стихах такая бездна художественной утонченности, такая гармонизирующая волна хорошего вкуса и благородного чутья, такая очаровательная ласковость ритмического содержания, что не о футуризме должна была быть речь, а о настоящем, радостном даровании, должно было быть представление о будущем, которое дико и нелепо оборвала смерть…

Чахоточный, угрюмый колокольчик,
Качаясь на зеленой хрупкой ножке,
Развертывал морщинистый чехольчик,
Протягивал навстречу солнцу рожки.
Глаза его печальные линяли.
Чехольчик был немодного покроя.
Но взгляды безнадежные кричали:
«Мне все равно: вы видите – больной я!..»

Или:

Есть нежное преданье на Нипоне
О маленькой лошадке, вроде пони,
И добром живописце Канаоко,
Который на дощечках, крытых лаком,
Изображал священного микадо
В различных положеньях и нарядах…

О самых обыкновенных вещах Фиолетов умел говорить каким-то бесконечно душевным языком, языком тихой поэтической мягкости и доброты…

Как холодно розовым грушам!

Из незначащего он делал некую образную и аллегорическую картину: