Деревянная грамота

– Окстись, свет! Он же у нас шляхтич! – напомнил Семейка. – У них там, в Орше, поди, все паны трубки курят!

– Оттуда вся ересь и пошла! – Тимофей был грозен необычайно. – С Литвы, от литовских людишек!

– Да не галди ты, уши заложило! – одернул его Богдаш. – Что с этими делать будем?

– А к Башмакову! Сказывали, у него в приказе какого-то табачника недавно тайно выпороли. Вот пусть и разбирается!

– А нас что, за табаком посылали? – напомнил Богдаш. – Ну-ка, братцы, прямо говорите – где грамота?!

Мужики, которые так неудачно вывезли с Печатного двора незаконно хранимый там табак, все еще сидели на льду у опрокинутых саней, набычившись и вознамерившись отрицать свою причастность к мешку до самой дыбы. Новое обвинение их словно бы встряхнуло и возмутило.

– Какая еще грамота?! Знать не знаем никакой грамоты!

Богдаш соскочил с Полкана.

– Надоели вы мне, постылые!

Он поднял одного из мужиков за грудки и хорошенько встряхнул.

– Грамоту отдавай!

– Да знать не знаю!..

Придержав одной рукой за ворот, другой Богдаш заехал горемыке в ухо и лишь тогда отпустил.

– Да что ты дерешься!.. – взвыл тот. – Сказано же – не было грамоты!

– Все зубы у меня выплюнешь, сволочь!

– Да Христом Богом!..

– Пошли, в санях поглядим, – не обращая внимания на Желвакову расправу, сказал Даниле Семейка. – За пазухи этим страдникам заглянем. Мешок растребушим. Где-то же она должна быть!

– Не найдем впотьмах, – возразил Данила. – Айда к нам на конюшни!

– Не выбросили бы по дороге… Как тот мешок…

Решили среди ночи Башмакова не будить, в Кремль не ломиться, а дознание провести в Больших конюшнях, что в Чертолье. Там, где стоят возники для государевых саней, каптан и колымаг. А дурьи головы из Земского приказа пусть хоть до утрени Печатный двор охраняют – делиться с ними своей удачей конюхи не собирались.

Когда печатных мужиков встряхнули хорошенько, то оказалось: табак они по распоряжению Арсения Грека тайно везли туда, откуда был взят, – в Замоскворечье, на Крымский двор. Там посольская свита не только табаком – и обувкой приторговывала, мягкими ичедыгами, в которых женки любили зимой по горницам ходить, и тафтой, и камкой, и конской упряжью, а в старые времена – прославленными крымскими луками.

Крымский двор был строением такого рода, которое чинили лишь тогда, когда в полную негодность придет, потому что посол крымского хана со свитой там жил не постоянно, а от случая к случаю. И это было для противозаконной торговли весьма удобно – стрельцы всех дырок в заборе знать не могли.

На Больших конюшнях нашлись и факелы, и место во дворе, где тщательно рассмотреть, чуть ли не по досточке перебрать сани. Самих мужиков тоже оглядели и ощупали внимательно. Ничего похожего на деревянную книжицу, как она была описана в столбцах Земского приказа, не сыскали.

Пока возились, и утро приблизилось. Решив угостить Башмакова табачищем на завтрак, конюхи вместе с добычей вернулись в Кремль и сдали ее с рук на руки и под расписку нужным людям. После чего вышли на еще пустую Ивановскую площадь и неторопливо побрели к своим конюшням.

– Ну, этого нам Земский приказ долго не простит! – весело восклицал Богдаш. – Крепко мы их проучили! Уж коли мы не соколы – так кто же?!

– Да, табачников ловить – их забота, – подтвердил Тимофей. – И где ведь, бляжьи сыны, угнездились?! На печатне! Говорил я – еретик тот Арсений!

– А я полагал – литовские людишки табак везут, – заметил Семейка. – А оказалось – крымцы.

– Крымцы еще и не то привезут. За ними – глаз да глаз! Знаешь, сколько караулу у Крымского двора? Три десятка стрельцов! До чумного сидения и вовсе полсотни было, – напомнил Тимофей.

– И все – купленные! – Богдаш расхохотался.

– А они торговать умудряются, – продолжал Тимофей. – Теперь ведь и не докажешь, что эти мешки с табаком с Крымского двора. А правда ли, что крымцы говорят: коли кто после обеда табак не курит, у того или табака нет, или ума нет?

– Истинная правда. Теперь только то и докажешь, что Грек для себя где-то табак добыл, испугался, что найдут при выемке, да и велел мешки вывезти, – разумно сказал Семейка. – А что Греку? Его патриарх любит, в обиду не даст. Вот уж его за дым из пасти пороть не станут.

– Он к табаку, поди, еще в Турции приохотился, когда бусурманином был. Все отстать не может, – рассудил Озорной. – А патриарху то, поди, в забаву! Поругает – да и сам потом посмеется.

– Вместе с тем Греком… – совсем тихо заметил Семейка.

– Да-а… Может, и сам то зелье пьет? Втихомолку, а?…

Между конюхами завязался спор – как употребляют табак? Иные, оказалось, настаивают на нем вино, иные даже жуют томленные в горшках с разными приправами листья.

На конюшнях Тимофей повел всех в свой уголок, где мастерил слюдяное окошко. Там на лавочке стояла грубовато сбитая деревянная шкатула, виду странного – высокая и узковатая.

– Вот и проверим… – бормотал он, открывая шкатулу. – Вот и убедимся…

– Да что ты там затеял? – спросил Богдаш. – Оконце, поди, еще не готово, а ты на всякую блажь время переводишь.