– А скоро нас будут миллионы! – продолжал тот. – И тогда наши голоса услышат. Мы всех заставим считаться с народным мнением. И уже не попросим – мы потребуем справедливости!
И вновь долетел до меня невидимый для остальных пронзительный импульс. Навыки, приобретённые в Академии, позволили поймать змеиный взгляд Аспидона, выстреливший в объектив камеры. И тут же незамеченная зрителями злоба обернулась широкой улыбкой.
– Кто достоин счастья и бессмертия? Настоящая демократия – когда это решает народ. Простые люди, не жалеющие сил и здоровья, – Аспидон кивнул на Ричи. – А не жирующие бездельники.
Зал был враждебен, Аспидон – неукротим. Но его зычный голос и животная фигура, его наглая самоуверенность и невидимое для остальных лицемерие – всё это, в конце концов, стало действовать мне на нервы.
– Ну, как он тебе, Палыч? Хороший мужик, правда? – глаза Мишани горели восторгом.
– Да уж! Редкое говно. Прохвост ваш Аспидон, жулик матёрый.
– Палыч, ты чо? Он же Герой России!
– Ну, был когда-то…
– Да вспомни две тыщи восьмой! Он тогда полстраны от преступников зачистил! Загнал их в Большую зону.
– Дела давно минувших дней… Взгляни на него, Мишаня! Прямо член стоячий! Вылитый хер с головкой.
– Палыч, Палыч! – Мишаня нервно завертел головой. – Ты так не шути…
– А то что? Нет, ну точно! Наш Ригидин Аспидон – словно штопаный гондон!
– Эх, зря ты так! – Мишаня непрерывно озирался. – Ему это не понравится. Разве ты не слышал? О нём кто плохо скажет, тому плохо и станет.
– Хватит пугать меня своим дуче! Прямо бен Ладен какой-то! Да как он узнает-то? Ты ведь не сдашь меня, а, Мишаня?
– Не, ты чо! Ты же для меня, Палыч… Но, говорят, он всё знает, всё видит. И с ним лучше не ссориться.
– Слушай, я весь дрожу. Самое время для водки, плесни-ка.
Наполнив рюмки, он тут же опустошил свою.
– Ладно, Мишаня, остынь. Я понять хочу, как далеко у тебя это зашло. Ты что, уже партийный?
– Не, пока что кандидат. Во, смотри… – порывшись в кармане, он извлёк на свет сверкнувшую знакомым логотипом бордовую книжицу. – Мой билет.
– Хм… Красивый. И, главное, блестит. Но раз уж ты решил, на кой тебе мои советы?
– Так пока ещё не совсем. В общем, вчера на собрании нам сказали… Мол, кто хочет обратно выйти – ещё не поздно. А как совсем вступишь, тогда всё. Назад пути не будет.
– В смысле?
– Неприятности могут случиться. Если что…
– Во как? Давай-ка подробнее. Я правильно понимаю, ты решил вступить в муэрте – и сразу в ликвидаторы. Так?
– Ну да. А чо такого-то? Раз, два – и в дамки.
– То есть, будучи сознательным партийцем, ты собираешься сшибить витьков и прикупить эликсирчика? Чтобы поднять биохрон и сравняться с Татьяной биологическим возрастом?
– Ясное дело. А иначе-то как, Палыч? Не смогу я, как ты. Всё пишешь, пишешь…
– Подожди…
– Чего ждать-то? Пока жареный петух на горе свистнет?
Мои губы невольно разошлись в улыбку.
– Эх, Мишаня, Мишаня! Голова – как у Бетховена…
– А то!
– …А в голове – одна хреновина.
– Пойми, Палыч! Не нужна мне такая жена, чтобы меня… Ну, в общем, главнее среди нас.
– Мишаня, ты хорошо подумал? Если тебе и правда интересно моё мнение… Прикинь, сколько ты заработаешь? Речь ведь не просто о деньгах. Витабаксы на спецучёте, они фондируются. Понимаешь, о чём я?
– Аспидон обещает, что членам партии…
– Да ну? А по воде ходить он тоже умеет? Пусть даже ваш всемогущий и пробьёт витабаксы. Но сколько это будет? С гулькин нос.
– Да почему ты всё против? Мы с Аспидоном будем как сыр в масле…
– За каменной стеной. Хрена там. А дозу опасную наберёшь точно, и биохрон твой в минус уйдёт. Заметил, как у твоего Ричи кости-то светятся?
– Да ведь я же не просто ликвидатор буду. Я – муэртист.
– И что? Партийных радиация не берёт? Мишаня, ты идиот или ребёнок маленький? Считать-то умеешь? Это сколько же эликсира понадобится, чтобы всем партийцам хватило?
– Все против нас, Палыч, весь мир. У меня ведь жену украли, я говорил. Ну, развели нас по времени, вот. А про Аспидона ты зря. Он, если обещает, то делает обязательно. Это всем известно. «Всё только начинается!» – так он говорит.
– Ладно, Мишаня. Похоже, тебя не переубедить.
Мишаня таращился на бутылку коньяка.
– Хватит философии. Возьми-ка помидорку, да сахарком сверху посыпь. Что смотришь, Мишаня? Китайцы так делают. А теперь – по коньячку, и закуси вот этим самым.
– Давай. Ну, за справедливость!
Проводив Мишаню, в дом я вернулся не сразу. Захотелось пройтись по парку, полюбоваться морем. Сбылось, почти сбылось то, о чём годами мечтали мы с Марианной. Там, на Урале, в другой жизни.
Тяжёлые тучи быстро затягивали небо. Шелест травы, шум листьев, мерный рокот волны – такие привычные, родные звуки. Но как резко стемнело… Птичий гомон стих на минуту – к дождю, наверное, – но тут же пернатые защебетали с утроенной силой. Что их могло напугать? А кузнечики? Почему они враз умолкли?