Денис Давыдов

Но до этого боя с отрядом случился досадный конфуз6, заставивший партизан сменить свою военную форму на крестьянские армяки, и свои благородно выбритые подбородки перестать брить, а отпустить бороды. И, главное, забыть, между собою говорить по-французски, что было не так-то просто для дворян, что с малых лет жили с французами-гувернерами и получали затрещины от маменек и папенек, если они говорили на языке своих дворовых друзей-мальчишек. Но пришлось вспомнить не только язык дворовых мальчишек, но и крепкое мужицкое слово, которое не то, что печатно, вслух произнести благородному человеку совестно.

А конфуз, случился вот какой.

В первую же ночь после Бородино, когда армия Кутузова тайно отступала к Москве, а Наполеон ждал рассвета, чтобы продолжить эту незавершенную баталию, эскадрон Давыдова, лесными дорогами неспешно продвигался в тыл к французам в поисках отдельных наполеоновских отрядов и обозов, каких достаточно было в тылу.

Давыдов на своем коне шел первым, за ним его верные гусары, за гусарами, чуть поодаль, шли казаки. Впереди показались огни деревни. Кто там сейчас в этой деревни – наши или французы понять было невозможно, потому в деревню решили войти не дорогой, а лесом, по всем правилам разведки.

– Денис Васильевич, – привычно по-французски говорил один из гусар-офицеров, – коней оставим на казачков, и пойдем пешими.

– Да, отправь кого-нибудь к казачкам, пусть они за лошадьми присмотрят, – так же по-французски отвечал Давыдов. Он уже спрыгнул с коня, когда из темноты получил хороший удар дубиной по спине. – Твою же… – застонав от боли, Давыдов повалился на землю. Крики, вопли, удары, точно какая-то лесная нечисть разом набросилась на опешивших от неожиданности гусар. Сабли не успели достать, разом вспомнив деревенское детство, офицеры кулаками и ногами отбивались от нападавших. Бой был недолгим.

– Вы на кого дубины подняли! Дурни неумытые! Да я ж тебя твоя морда, я ж тебя! – один из гусар, высокий широкоплечий, одной рукой ухватил дубину, которая готова была обрушиться ему на голову, другой за бороду нападавшего.

– Ой, барин, больно! – завыл мужик, выронив дубину.

– На своих нападать? Французу продались? – ревели в благородной злобе гусары, не забывая раздавать нападавшим увесистые удары своими офицерскими кулаками.

– Братцы! – пронеслось среди нападавших, – так это ж наши! Свои!

Когда глаза привыкли к темноте, тогда все, и гусары и мужики, ясно увидели друг друга…

– Вы ошалели? – еще не остыв от драки, ревели гусары.

– Так мы ж думали, что вы хранцузы! – отвечали мужики. – Вон и форма у вас, и говорите как хранцузы.

Из-за тучки показалась луна. Она осветила место этого внезапного побоища. С десяток худых невысоких мужичков стояли, опустив колы и дубины. У некоторых были топоры и вилы.

Стали осматриваться, кто как ранен. Слава Богу, одни синяки да ссадины, да в кровь разбитые физиономии, что у мужичков, что у гусар.

– Хорошо, до топоров и вил дело не дошло, – осматривали себя гусары.

– Хорошо, вы по матери заговорили, – отвечали мужики, – а то бы непременно дошло.

Давыдова осторожно подняли и положили, прислонив к дереву. Удар был настолько силен, что Давыдов еще с трудом дышал.

– Хорошую вы нам науку дали мужички, – только и произнес он чуть слышно, с болью выдыхая каждое слово. – Научили уму разуму.

Когда уже подоспели донцы, услышавшие драку, тут уж совсем всё прояснилось. Несколько донцов не удержались и отхлестали ближайших мужиков ногайками, за своего подполковника, мужики в привычной терпеливости, вынесли это заслуженное наказание – как-никак чуть своих дворян не поубивали, да и с донцами шутить было себе дороже, уж лучше пусть отхлестают.

По дороге в деревню мужички признались, что отряд попал в засаду устроенную ими на французов.

Спасло гусар их военное умение и скоротечность самого боя, и что у мужиков не было оружия, а в большинстве колья да дубины.

Уже в деревне Давыдовым был отдан приказ всем гусарам переодеться в мужицкие армяки7, и отпускать бороды. И ни слова по-французски!

***

Наутро летучий отряд, переодетый в мужиков, с еще не окрепшим командиром, покинул деревню, этим же днем уничтожив свой первый обоз с французским фуражом.

Там-то их и нагнал Андрюшка.

– Я как чувствовал, куда идет отряд, – продолжал дед, раскуривая вторую трубочку, и поглядывая на восхищенного внука, тот сидел на ковре, замерев и даже рот открыв от восхищения. – А когда в деревню попал, когда услышал от мальчишек, что было ночью, так сам возмутился, что… Но, кто ж знал. Мне, как адъютанту, мальчишки с радостью обменяли драный армяк на мой новый кафтан и кожаную куртку.

Когда же увидел сожженные телеги и убитых французов, сразу понял, что наших это рук дело. И точно чутьем понимая, где сейчас мой отряд, нашел его в верстах двух от дороги, на поляне, в лесу.