День числа Пи

Ну как так, столько лет жить с кошками и не найти этого телефона! Наизусть должна знать!

Байрон дышит. Я стараюсь не двигаться – не сломать бы там что-то, внутри него!

– В интернете ищи. Открывай… Нет, просто такси вызывай. Такси! – телефон у неё в руках гаснет. Сел.

– Ой, – говорит она.

– Ай! – говорю я. – Осторожней!

Какой-то псих толкает меня в спину. Не специально: просто наткнулся. Смотрит в свой телефон, ничего не видит вокруг! Он поднимает глаза от экрана, разглядывает меня. Вспоминает, наверное, где мы раньше встречались.

– Здравствуйте, – говорю я ему.

– Что-то случилось? – спрашивает Эппл.

– Вызовите, пожалуйста, такси, – говорю я. – Нам к ветеринару нужно.

Он несколько секунд смотрит своими тёмными глазами на меня, на Лиду, на кота. Опять на Лиду. Как будто возвращается из другого мира.

– Да, конечно! Такси… сейчас… Кота машина сбила?

– Нет, не машина. Люди, – отвечает Лида.

– Да, сейчас. Сейчас! Ваш заказ… через две минуты. Две минуты!

Он говорит номер машины, и правда – через пару минут мы уже в такси.

Я сажусь с котом на переднем сиденье, боюсь Лиде его передавать, чтобы не беспокоить лишний раз.

– Мы вам деньги потом вернём, – говорю Эпплу.

– Какие деньги?

– За такси же!

Он молчит, хлопает глазами. Я забываю про него, у меня есть дела поважнее. У Байрона бьётся сердце, я чувствую. Рубашка стала какая-то липкая. Успеем, нет?..

* * *

В ветеринарке нас пропускают без очереди. Укол, другой укол, капельница, и Байрон сердито дёргает хвостом. Выживет всем назло, сказал врач; я чуть не расплакался. Лида осталась сидеть с ним – с котом, не с врачом, – а мне сказала:

– А ты поезжай домой.

– Домой? Как же ты тут одна?..

– Я уже нормально, ты же видишь. Спасибо тебе! Всё бросил, приехал…

И в этот момент у меня вспыхнуло в голове. Всё бросил!

Виолончель!!!

…Я шёл на специальность, она у меня была. Потом кот. Потом… что, я оставил её там, во дворе?!.

Пол поехал под ногами. Виолончель! Другую мне никогда не купят. Никогда.

…Обратно я бегу ногами, сам. Тут недалеко. Попутных машин нет, да у меня и денег нет, и хорошо. В машине я бы с ума сошёл! А тут – левой, правой. Дышать, дышать! Не думать! Сердце сейчас выскочит, вот я дохляк, бегать не умею совсем.

И только перед аркой во двор я отчётливо представил: виолончели там нет. Что я буду делать? Звонить в полицию?

Не сразу вижу его – белый футляр на белом фоне. Хватаю ртом воздух. На месте. Вот она!

Вокруг неё ходит человек. Надо же так ходить – ни с кем его не перепутаешь!

– Это твоя? – спрашивает Эппл.

– Моя… вы… Вы не ушли?

– Сторожил, – улыбается он. – Подумал – твоя или твоей мамы.

Я смотрю на часы. Пятьдесят минут. Он ходит вокруг моей виолончели почти час!

– Моя. Как же вы… Столько времени тут! Холодно…

– Ничего, мне было чем заняться.

Это правда. Ему всегда есть чем заняться внутри своей головы.

– А как ваш кот? – спросил он. – Твоя мама с ним осталась?

– Это не мама была, а моя тётя.

– Тётя?.. Я и подумал – слишком молодая для мамы…

Я хотел ответить – вообще-то Лида с моей мамой ровесницы, но не стал. Зачем?.. Сказал только, что коту лучше. А самого вдруг скрутило, невыносимо закололо в боку, и я сел на скамейку.

– Ты чего?

– Нормально я. Бегаю плохо. Все в порядке, правда! Вы идите…

Он как-то потоптался ещё возле меня, а потом спросил:

– Ты здесь живёшь?

– Нет, это Лида здесь, тётя.

– А, – повторил он. – Лида. Понятно.

Кивнул сам себе и пошёл. И только тут я догадался крикнуть ему в спину:

– Спасибо! Вы же меня спасли прямо. И кота. И виолончель!

– Да не за что! Тёте привет. И коту!

…Надо же, кто бы мог подумать. Эппл! Разговаривает как обычный человек! Шутит даже!

* * *

Байрон уже дома; открывает глаз, и глаз этот совершенно нахальный. Сам как тряпочка, будто мягкая игрушка – вкалывают ему лекарство, он даже не вздрагивает. Но я по глазу вижу: точно выживет.

Я предложил переименовать его в Гнедича, или у кого там из поэтов был один глаз. Лида сначала обиделась ужасно, а потом смеялась.

…Я не тороплюсь домой.

– Знаешь, я ведь думал, мне за рубашку влетит. А он наоборот, только удивился, что я дохлого кота на руки взял. Говорит – не смог бы так. Ну, я же не знал, что Байрон живой!

Лида качает головой:

– Всё бы он смог. Глеб так только говорит, а на самом деле всё всегда может. Если ради тебя или ради меня… ради своих, ну, ты понимаешь.

Я мою ей всю посуду, вытираю стол. Вот, теперь можно и кофе пить. Кто-то же должен ей помогать, не только брат?

– Знаешь, – вдруг рассказывает Лида, – мне было шестнадцать лет. И мой друг потащил меня на крышу. Я так боялась, что Глеб меня заметит! Что он снизу увидит, что будет ругать!

– Заметил?

– Нет. Это мы его заметили. Вышли на крышу, а он там. Лежит и пишет что-то в тетрадь.

– Что?

– Ну что! Стихи он писал раньше. Ну конечно! Чего ты на меня так смотришь, не знал? Ой. Только не говори ему, не говори – вдруг это тайна!

– А… А почему тогда перестал? Почему он… такой?

Лида пожимает плечами.

– Захочет – как-нибудь сам расскажет тебе.

…Мой отец и стихи. Кто бы мог подумать!