Демоны Боддеккера

— Разумеется, — поспешил прибавить Финней, — тебе придется закончить то, что у тебя уже есть. И заказчикам из Церкви Сатаны не терпится увидеть, что ты для них приготовишь.

— Но после этого, — заверил Спеннер, — будешь пользоваться неограниченной свободой.

Хонникер вскинула на меня огромные глаза.

— Мы просим лишь одного: чтобы ты остался. Мне… Нам всем без тебя не обойтись.

— А Дьяволы? — спросил я.

— Они будут не твоей проблемой.

— Но продолжат сниматься?

— Безусловно. Пока не перестанут быть эффективными в смысле продаж. Тогда мы их вышвырнем и переключимся на кого-нибудь другого.

— Но только тогда.

— Мы же не полные дураки.

— Вот и тебя просим не изображать из себя полного дурака, — промолвил Финней. — Это к твоей же пользе. Займешь причитающееся по праву положение главного рекламного писателя Пембрук-Холла и лидера творческой группы. Как дорастешь до положения «старика», сможешь сам заказывать музыку. А вечером, закончив работу, будешь возвращаться в уютный дом в Принстоне.

— И не один, а в компании, — вставила Хонникер из Расчетного отдела. — Если захочешь.

Я глубоко вдохнул. Задержал воздух в груди. Медленно выдохнул. И произнес самые трудные слова в своей жизни:

— Нет. Нет, если Дьяволы по-прежнему будут работать на Пембрук-Холл.

— Боддеккер! — выпалила Хонникер.

— Я так больше не могу. Не могу оправдывать то, что их ставят на пьедестал, что им все поклоняются. Что их выставляют в героическом свете перед молоденькими глупенькими девушками, которые понятия не имеют, кто такие Дьяволы на самом деле. — Я двинулся к двери. — И знаете что? После того, как все это завертелось, я вдруг нашел одну такую штуку, про которую совершенно забыл. Она называется «совесть». Приятно обрести ее вновь. И на месте вас троих я бы тоже начал искать свою — пока она еще не сложила манатки и не уехала в Осло вместе с мистером Робенштайном.

Я вышел.

Хонникер из Расчетного отдела бросилась за мной с криками:

— Боддеккер! Боддеккер! Ты не можешь так поступить со мной! С собой! Не можешь бросить свою карьеру на ветер! Ты так долго трудился, чтобы добиться меня! Добиться дома! Ты ведь получил все, что хотел, разве нет?

Я продолжал идти. Ее шаги замедлились, потом остановились. Я все шел, боясь оглянуться, боясь, что вид ее слез превратит меня в соляной столб или в еще что-нибудь, чем стать уж совсем не хотелось.

— Ты не можешь просто так взять и уйти! — вскричала она.

Я завернул за угол. Она не стала меня догонять. Через миг я вышел в приемную и остановился перевести дух, молча поздравляя себя с тем, что в кои-то веки проявил характер и сумел настоять на своем. Ну конечно же, Хонникер была совершенно права. Нельзя было просто так взять и уйти. Я не мог сбежать — но совсем по иным причинам, чем она имела в виду. Нельзя уйти и оставить проблему Дьяволов неразрешенной. К несчастью, руководство агентства никоим образом не собиралось ничего решать. Учитывая осторожность, какую, как я заметил, начали проявлять Дьяволы после смерти Шнобеля, план Дансигер заменить их актерами или роботами займет слишком много времени. И за него придется заплатить дорого, если считать цену в человеческих жизнях.

Нет. Я поступаю правильно.

Обуздав бившую меня дрожь, я в последний раз огляделся по сторонам. Столпотворение рассеялось, рабочие расчищали мусор, образовавшийся после установки голограммы Пэнгборна. Лишь небольшая группка сотрудников, стоя в отдалении, восхищалась их работой.

Разумеется, они упускали из виду общую картину. Лучше всего было любоваться именно так, всей сценой сразу. Первым стоял Пембрук, бесконечно раскидывающий руки в широком объятии и демонстрирующий медленно вращающуюся модель Земли. Рядом — торгаш Холл, навеки застывший в попытке всучить покупателю зажатую в левой руке консервную банку, подмигивающий и выставляющий большой палец. И вот теперь частью этого человеческого зоопарка стал Пэнгборн. Голограмма изображала, как он сначала сует руку в птичью клетку, затем вынимает, на пальце у него сидит канарейка, а по губам расползается нежная улыбка. Бедный старина Пэнгборн, погибший из-за любви к канарейкам. Заехал после работы в лавчонку купить корма для любимых пташек — и вот, пал жертвой борцов за права животных. От всей этой круговерти: канарейка в клетку, канарейка из клетки, чудесная улыбка — мне вдруг сделалось невыразимо печально. Как я тогда говорил Деппу в баре Огилви? Бомба в зоомагазине — и забвение…

Открыв рот, я глядел на улыбку Пэнгборна, на маленькое беззаботное созданьице у него на пальце.

Нельзя бежать!

Глядя на голограмму, я весь дрожал. И вдруг заметил, что по щекам у меня что-то течет. Я смахнул слезы и попытался сглотнуть, но горло закаменело.

Дьяволы будут сниматься, пока не перестанут быть эффективны в смысле продаж.

— Простите, — прошептал я Пэнгборну, сам не понимая, почему плачу. Я и видел-то его всего один раз, но даже тогда он показался мне таким кротким старичком…

…пока не перестанут быть эффективны в смысле продаж…