— Дмитрий Сергеевич, есть! — Каримова медленно распрямилась над баком, потерла рукой поясницу.
— Да? — Виноградов проворно вскочил, перехватил у Каримовой лоток, впился в него глазами. — О! Это откуда?
— Из третьей.
— Ха-ра-шш-о! Полюбуйтесь-ка, товарищ Курыгин.
Леонид ни разу не видел настоящего золота и потому с некоторой даже робостью потянулся к лотку, подумав, что там, наверно, сейчас все дно сверкает и блещет. Но поначалу, кроме мокрого дерева да прилипших к нему кое-где обыкновенных песчинок, ничего не приметил. И только чуток погодя, на самой-самой середке лотка, в глубоком желобе среза, с трудом различил две крохотных тусклых крупицы желтовато-грязного цвета. Ничего себе — драгоценный металл. Обыкновенная бронза и та ярче и краше.
— Сырье, — заметив его разочарованный вид, проговорил Виноградов. — Рассыпное золото, как и руда, — всего лишь сырье, милый юноша. И как всякое сырье, прежде чем стать желаемой вещью, подлежит обработке. А ну-ка, Галочка, еще пару-тройку промывок!
Ушел Виноградов часа в два, наказав:
— А теперь — учеба. Приложите все старания, Галина Ивановна, чтобы ваш коллега как можно быстрее и основательнее освоил профессию. Промывальщику, как и пианисту, нужно заниматься не менее полутора-двух часов в день. Не бойтесь задержаться. Ваше затраченное сверх нормы время после окупится сторицей.
— Ну, колле-е-е-га, — пропела Каримова, когда за геологом захлопнулась дверь, — начнем?
— Начнем!
Леонид взял лоток, насыпал песков, хлюпнул в чан, стараясь делать все точь-в-точь как Каримова, с силой ворохнул взмокшие пески железным скребком. Взбаламутив их сверху донизу, отбросил скребок и принялся раскачивать лоток из стороны в сторону будто детскую люльку, — вода в чане хлюпала и шматками выплескивалась на пол.
— Не так.
— А как?
— Легче. И чуточку резче. Поймите: здесь принцип простого домашнего сита. Все, что тяжелое и ценное, должно быть внизу, все, что легкое и ненужное, — наверху.
— Так?
— Э-а. — Сощурившись, Каримова смешно покачала головой. — Неуме-е-е-ха! — прошептала чуть слышно, вытягивая губы. Подошла к Леониду, обхватила через спину, взяла его руки в свои. — Вот так надо, вот так. Понятно?
— Ага.
Каримова высвободила руки, но не ушла в сторонку, так и стояла сзади него.
— А теперь будьте особо внимательны, — предупредила промывок через десять — пятнадцать. — В этих песках есть золото.
Леонид старался изо всех сил, но когда смыл последние горстки шлихов, дно лотка было чистым, как неисписанный лист бумаги.
— Эх вы! — огорчилась Каримова. — Я же специально кинула в лоток золотую крупинку.
— Когда?
— Да когда вы мыли.
Леонид покосился на нее подозрительно: шутит?
— Точно-точно! — заиграла она глазами. — Если не верите, давайте при вас. Насыпайте песков. Вот. А теперь смотрите. — Раскрыла спичечный коробок, в котором желтела горка малюсеньких золотинок, взяла щепотью одну, сунула, как семечко в землю, в лоток. — Мойте!
— Есть! Есть, черт возьми!
— Не радуйтесь шибко. Еще сколько угодно будете смывать, не замечая. Особенно, если золото попадается пластинчатое. — Тряхнула из коробка на ладонь. — Еще, что ли?
— Конечно!
Часа в три Каримова вышла ненадолго на улицу. Впорхнула обратно этакой стрекозочкой, ошеломленно-счастливая. Забилась в уголок, выхватила из кармашка курточки черную тушь, губную помаду и круглое зеркальце, суетясь, стала подводить брови и губы.
— Что с вами? — Леонид даже растерялся.
— Ой! Там по тропинке, кажется, Степа ко мне идет.
— Какой Степа?
— Муж…
Времени прошло подходяще, а Степа не появлялся.
— Ой! — простонала Каримова. — Леонид… как вас… Григорьевич. Выгляните, пожалуйста, на улицу. Где он там потерялся?
Леонид послушался.
— Никого нет на тропе. Шлыков вон прошел мимо на шахты.
Каримова схватила его за локоть, выглядывая из-за плеча.
— Ой, обозналась. Это и правда был Шлыков.
Отскочила в сторонку, выдернула из кармашка платочек и, ничуть не стесняясь парня, стала в сердцах стирать с лица помаду и тушь.
Она враз как-то сникла, потускнела, а минут через десять сказала с жалобой в голосе:
— Пойду я, Леня. Не могу как-то. Если хотите, тоже пойдемте. А если что, оставайтесь.
— Останусь. Только дайте мне несколько золотинок.
— Все забирайте.
Взбодренный первым успехом, Леонид думал, что у него сейчас все пойдет как по маслу, но сколько ни сыпал в лоток песков, сколько ни кидал туда золотинок, так и не порадовался больше до самого вечера.
С этого дня он стал оставаться в опробаторной допоздна постоянно, делая иной раз до сотни промывок, а то и больше. Стала побаливать спина, от грязной воды и холода руки потрескались, сделались заскорузлыми, черными, но результата настоящего, стопроцентного так и не получалось. Нет-нет да и ускользало из его лотка золото вместе с породой, а это было просто недопустимо в работе: на кой черт и кому нужны пробы, которые лживы.
Леонид мыл и мыл. А вечерами, когда ложился спать, перед его глазами раскачивался лоток, проплывали серые ворошки мокрых песков, в которых тускло желтели крохотные золотинки.