Демидов кедр

Елена шла и думала: «Надо же! Такой вечер. И как кстати все пришлось: и черемуха, и Максимов выходной, и это новоселье у Ивана Егорова».

Интересный Иван. Максим сперва стал отказываться от приглашения: мол, некогда, весна, дел невпроворот. Иван разобиделся: «Да я гулянку к чертовой бабушке отменю!» Кое-как уговорили, чтоб не сердился, если чуть-чуть припоздают. Вдруг не управятся вовремя с городьбой, а в другой раз времени не будет. Согласился. Только чуть-чуть, наказал.

Елене было приятно. Все-таки уважают Максима в колхозе. Что бы у кого ни было, он всегда первый гость.

Она коротко взглянула на мужа, сжала локоть его сильнее.

— Ты чего? — скосил он глаза.

— Так, — сказала она.

А чего там «так». Муж всегда был для нее пригож. Но вот когда она видела его в выходном костюме, в белой вышитой рубашке, чувствовала к нему еще большую нежность. Другим он становился. Мягчел лицом. Хорошел. Для нее и выходы-то в гости, может, из-за этого становились вдвойне праздником.

И ей хотелось, чтобы и другие поскорее посмотрели на него вот такого. Люди-то, как и она, больше привыкли видеть его в стареньком запыленном пиджачишке, озабоченного, уставшего, порой даже и небритого. Ведь что ни говори, нелегкая бригадирская должность.

— Максим, — попросила Елена, — пошли побыстрее.

— Чего так? — Максим удивленно посмотрел на нее. — Не терпится погулять?

— Да нет, — засмеялась она. — Опаздывать неудобно. Гляди, солнышко где.

Большое, по-весеннему малиновое солнце задевало краем дальние крыши домов.

Максим прибавил шагу, и вскоре они свернули в проулок.

* * *

В новом пятистенном доме колхозного тракториста Ивана Егорова вовсю шумело застолье. По разопревшим, разгоряченным лицам можно было сразу догадаться, что выпили уже не по одной.

— А, вот они, опоздавшие! — закричал Иван, высокий, лысый, с крупным горбоносым лицом. Он выбежал из-за стола, распахнул объятия. — Почему долго?

— Извини, Иван Дмитрич. — Максим поклонился хозяину. — Уговор был. Ведь первый выходной за всю весну — работки по хозяйству накопилось изрядно.

— Извиним? — вроде на собрании потребовал хозяин всеобщего мнения.

— Извиним, извиним! — зашумело застолье. — Штрафную им.

— Это само собой, — ухмыльнулся Иван и повел Елену с Максимом за стол. — А ну-ка, гостеньки дорогие, гуляйте поближе к вину и закуске, к водочке и селедочке. Ты, Максим Кузьмич, вот сюда, к мужикам, потеснитеся-ка, люди добрые, а ты, Елена Евсеевна, вот сюда, к бабам поближе.

— Это почему же к бабам? — удивилась Елена. — Что за порядки такие? Может, я с собственным мужем хочу посидеть. — И протиснулась рядом с Максимом.

— Ишь, как держится за мужика! — хохотал хозяин, подавая Максиму стакан. — Одобряю! Тебе чего, Елена Евсеевна, портвейну, яблочной?

— Мне тоже водочки, — попросила Елена. — Только чуть-чуть.

— Во молодец! — похвалил хозяин. — Знай наших деревенских! Что на работе, что за столом — наравне с мужиком… Ну, гостеньки дорогие, за новый дом, за то, чтоб он простоял двести лет, как старый, в котором жили дед и прадед и прадедов прадед.

Прошло совсем мало времени после того, как Елена поставила стопку и пожевала соленых груздей с луком, а вот уж почувствовала, как все вокруг начинает покачиваться: и горница, и стол с закусками, и гости, и три богатыря на стене. «Ой!» — засмеялась она, удивляясь приятному ощущению легкого опьянения и прозрачной радости, пришедшей еще во дворе дома, радости, которая сейчас вспыхнула с большей силой, так, что от нее просто некуда было деваться.

— Ой, Максим, — прошептала она, — как я опьяне-е-е-ла!

— Ну! — улыбнулся Максим. — Так уж сразу. Все вон сидят как огурчики.

Елена оглядела застолье. И впрямь «огурчики». Разрумянившиеся бабы шептались о чем-то друг с другом, хихикая и не обращая ни на кого внимания, старик Емельянов нажимал на жареного гуся, запивая квасом, механик Цветков через стол рассказывал что-то фельдшерице Элеоноре Фетисовой, отвернувшись от своей невесты Вали Чуриловой; Валя сидела поджав губы, а хозяин с хозяйкой все потчевали да потчевали застолье.

— Эй, Иван Дмитрич! — крикнула Елена через стол. — Что ты все кормишь гостей? А где веселье твое, музыка где?

— Спит музыка в соседней комнате, язви ее, — развел руками хозяин. — Музыка пришла к нам уже навеселе, добавила чуток и сковырнулась.

— Так разбуди! — не унималась Елена.

— Пробовал уже, — оправдывался Иван. — Мычит только, а не встает наша музыка.

«Музыкой» в селе называли Николаху Тарабрина, гармониста Дома культуры, знаменитую в своем роде личность, потому что личность эта, владевшая баяном, была на все село одна. Николаха был добрым и безотказным парнем, но частенько, особенно в праздничные дни, он обслуживал сразу несколько гулянок, перебегал от одной компании в другую и порой приходил на вечер в таком виде, что едва находил дверь и, попиликав малость, заваливался в постель, любезно предоставляемую хозяевами дома.

Так, видно, получилось и сегодня.

— Ничего, обыгается — сам встанет, — успокоил Иван Дмитрич. — А пока, гостеньки, выпьем еще…