Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

В июне Фельтринелли написал в «Гослитиздат». Он согласился подождать с выходом «Доктора Живаго» до сентября. Кроме того, он предложил «дорогим товарищам» свое мнение о романе Пастернака. Его оценка, хотя в чем-то и совпадала с нормами советской эстетики, наверняка пришлась не по душе советским властям. «Он идеально изображает[349] природу, душу и историю России: герои, места и события переданы ясно и конкретно в тончайшем реалистическом духе. Его реализм перестает быть просто течением и превращается в искусство». Фельтринелли заметил, что роман, возможно, содержит некоторые противоречия, но после XX съезда и разоблачения сталинских преступлений раскрытие определенных фактов больше не удивляет и не возмущает. «Кроме того, западные читатели впервые услышат голос великого мастера, великого поэта, который в художественной форме анализирует Октябрьскую революцию, провозвестницу новой эпохи, в которой социализм становится единственной естественной формой общественной жизни. То, что автор далек от какой бы то ни было политической деятельности, служит для западных читателей гарантией искренности его суждений. Он вполне достоин доверия. Наши читатели не смогут не оценить эту величественную панораму событий из истории русского народа, которая переступает пределы всякого идеологического догматизма. Не останутся незамеченными и целостность романа, и излучаемая им позитивность. Роман подкрепляет убеждение в том, что путь, избранный вашим народом, стал для него прогрессивным, что история капитализма близится к концу и началась новая эпоха».

В заключение Фельтринелли написал: какие бы подозрения ни существовали в Москве, он никогда не собирался «придавать изданию сенсационный характер».

Пастернак поблагодарил Фельтринелли за согласие повременить с выходом книги, но намекнул, что выход романа в Москве в сентябре — это ложь: «Здесь, в России, роман не выйдет никогда[350], — написал он Фельтринелли в конце июня. — Беды и несчастья, которые, возможно, постигнут меня после того, как книга выйдет за границей, то есть без аналогичного издания в Советском Союзе, не должны беспокоить ни меня, ни вас. Важно то, что роман увидит свет. Не лишайте меня своей помощи».

Кроме того, Пастернак написал Андрею Синявскому, входившему в круг доверенных лиц: хотя многие считают, что хрущевская оттепель приведет к выходу новых книг, он «редко, периодически и с трудом[351] разделяет такое мнение». В письме Синявскому он также писал о том, что, по его мнению, об издании «Доктора Живаго» «не может быть и речи».

Атмосфера в Москве все больше сгущалась. Писателям и художникам становилось трудно. В мае 1957 года руководство партии, в том числе Хрущев, встретилось с правлением Союза советских писателей. Хрущев говорил почти два часа[352]. Недавно вышедший роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» он назвал «ложным по своей сути». В романе, в котором осуждалась бюрократия, его поклонники усматривали решительный разрыв с прошлым. Хрущев же упомянул о том, что в альманахе «Литературная Москва» много «идеологически вредных» произведений. Кроме того, генеральный секретарь сказал, что некоторые писатели как будто усвоили «огульное отрицание положительной роли И. В. Сталина в жизни нашей партии и страны».